Весталка. История запретной страсти
Шрифт:
Кальпурния наклонилась к ней с лукавой улыбкой:
– Ты же не это хотела сказать, правда?
Альбии казалось, что Кальпурния нависает над ней, как скала, и так же, как каменная глыба грозит вот-вот обрушиться, неумолимо давит на последние усилия её воли.
– Разве ты не понимаешь?! – вскричала девушка и выпрямилась. – Я не могу, не должна!
– Ты могла бы, если б захотела, – неожиданно резко ответила Кальпурния и, пожав плечами, вышла.
С высоко поднятой головой Альбия сидела неподвижно, точно мраморное изваяние. Невыносимая мука чувствовалась во всех её чертах, эта мука словно отнимала у неё душу. Но в какой-то миг
– О Киприда! Довольно испытаний – я принимаю твой дар, – прошептала Альбия, сквозь слёзы едва различая очертания женской фигуры.
И ей показалось, как прозрачная рука с веткою мирта освободилась из-под золотистого покрова и простёрлась над её головой, благословляя.
Глава 15
С того ясного утра, как бирема пришвартовалась к берегу и гости Кальпурнии разъехались по своим домам, прошло два дня. И всё это время Альбия провела взаперти, лёжа в полумраке кубикула и иногда позволяя себе немного поесть. Любовный недуг, бурные переживания и сомнения сломили её, нарушили её душевное равновесие, заставив разочароваться в крепости той веры, что питала её ум и составляла смысл её жизни.
Лишь на третий день, поддавшись уговорам Кальпурнии, девушка вышла из дома, чтобы погулять по саду. Она надеялась в созерцании красоты окружающей природы отвлечься от своих горестных дум.
Когда Альбия ступила на уже знакомую ей дорожку, ведущую в глубь сада, солнце разостлало по траве золотистый ковёр и наполнило всё вокруг весёлым сиянием. Яркими красками вспыхнули розы, нарциссы, ирисы и гиацинты. Альбия поднялась на вершину холма – и взору её открылась голубовато-зелёная гладь бархатного моря, по которой чуть заметно пробегала рябь. На берегу мерно покачивалась бирема со спущенными парусами. Её пустая палуба навела на девушку тоску и мучительно-сладкие воспоминания. Благородный мужественный профиль, выразительные чёрные глаза, загадочная улыбка, красивые сильные руки – всё это одно за другим мелькало перед её глазами как навязчивое и вместе с тем желанное видение.
Внезапно внимание Альбии привлекли чьи-то шаги. Рабыня Кальпурнии, которую увидела перед собой весталка, когда обернулась, сказала, что кто-то дожидается её в атрии.
– Басса! – Увидев верную служанку, Альбия бросилась к ней навстречу и обняла её. – До чего же я рада тебе!
Они прошли в глубь атрия и сели на покрытую шёлком скамью.
– Но скажи, для чего ты здесь? – с тревогой спросила Альбия, глядя на осунувшееся лицо кормилицы. – Отчего ты не прислала раба? Зачем отправилась одна в столь утомительное путешествие?
– Дитя моё, я не хотела подвергать тебя опасности. Некоторые рабы слишком болтливы.
Басса умолкла, теперь уже сама внимательно вглядываясь в лицо весталки. Её встревожила странная бледность девушки, потухший взор её кротких глаз и тени вокруг них.
– Я видела чей-то паланкин у виллы Кальпурнии, – осторожно, со всё возрастающим подозрением продолжила она, – а привратник сказал мне, что его госпожа беседует со своим гостем. Ты не знаешь, кто бы это мог быть?
Альбия пожала плечами:
– Ранний час для гостей. Но нам не всё ли равно? Послушай, Басса, мне показалось или ты вправду чем-то опечалена?
– К сожалению, дитя, не могу порадовать
Из груди Альбии вырвался стон. Она закрыла лицо руками и замерла в скорбном молчании.
Винуция заболела за неделю до её отъезда из Рима, и старшая весталка доверила Альбии временно выполнять часть обязанностей больной. Вместе с другими жрицами, нёсшими службу в храме, Альбия убирала внутренние помещения святилища, готовила ритуальную муку, принимала и возлагала на алтарь жертвоприношения прихожан. Она выполняла любую требуемую работу, и только к священному огню Весты её пока не допускали. Иногда Альбия оставалась ночевать в доме весталок и ухаживала за больной Винуцией. Она успела привязаться к доброй старой весталке, и теперь весть о её неожиданной смерти поразила и опечалила Альбию.
– К нам приходила Элия, – продолжала Басса тем же скорбным голосом. – Она сказала, что Великая дева приняла решение назначить вместо умершей весталки тебя, Альбия...
Девушка медленно отвела ладони от бледного испуганного лица. Глаза её были широко раскрыты; губы шевелились, и Басса разобрала слетавшие с них слова: «Нет... нет... только не теперь... не хочу... нет».
Старая служанка дотронулась до её руки.
– Альбия, дитя моё, что с тобой?
– Басса, Басса, отчего Судьба так жестока ко мне? Отчего, подарив миг счастья, вновь посылает мне тяжкие испытания? Ах, Басса, лучше бы мне умереть вместо Винуции!
– Что ты такое говоришь? – в ужасе прошептала кормилица.
– Я не хочу возвращаться в Рим, – неожиданно заявила Альбия.
– Так нельзя, дитя моё. – Басса с укоризной покачала головой. – Когда-то ты сделала свой выбор, так не отступайся от него сейчас.
– Не я сделала выбор. Мои родители решили за меня.
– Да, но ты всегда гордилась своим жребием.
– Тогда я не знала, не могла знать, что на свете есть такое чудо, как любовь, – в голосе Альбии прозвучала нежность.
Басса пытливо посмотрела в её глаза, более ясные и блестящие, чем обычно, и взгляд их говорил красноречивее любых слов.
– О Альбия, не пугай меня! – взмолилась кормилица, точно в предчувствии какого-то несчастья. – Я знаю, у тебя чуткое сердце и пылкое воображение. Но ты должна уметь противостоять новым для тебя чувствам и впечатлениям. Поддашься соблазну – пропадёшь, прислушаешься к голосу благоразумия – спасёшься...
Весталка ничего не ответила.
– Я увезу тебя с собой... немедленно, – твёрдо сказала Басса и сжала руку девушки, будто боялась, что та убежит от неё.
– Ты права, я должна уехать отсюда, пока... – Альбия не договорила, нахмурилась и встала.
Кормилица облегчённо вздохнула.
– Ты собери мои вещи, а я пойду попрощаюсь с Кальпурнией, – с этими словами Альбия направилась было в покои хозяйки дома, как вдруг её остановил знакомый и такой желанный голос.
– Попрощаться?! Но позволь, Альбия, отчего же так скоро?
Марк Блоссий стоял на пороге, и струившийся в открытую дверь солнечный свет заливал его высокую статную фигуру. Одет он был просто, но со вкусом, в паллий из золотистого шёлка без украшений и вышивки, и только сильные загорелые руки были стянуты широкими золотыми браслетами со сверкающими на них сапфирами. В ярком свете его тёмно-каштановые волосы казались медными, чёрные жгучие глаза – затенёнными и ещё более непроницаемыми.