Весталка. История запретной страсти

Жюльетт Сапфо

Когда нужно было подойти к священному огню, чтобы повторить данную в детстве клятву, у Альбии подкосились ноги. Она показалась себе умирающей жертвой, которую влекли к алтарю для заклания. Слова, которые девять лет назад она произнесла легко и беспечно, в этот день никак не давалась ей. Точно тугой комок застрял в горле, не давая возможности ни говорить, ни свободно дышать.

– Возьми себя в руки, Альбия, – прошептала, склонясь к девушке, старшая весталка. Она по-своему растолковала состояние Альбии. – Понимаю, ты переволновалась, такое случается

иногда. Произнеси только три слова: даю обет целомудрия – и я тотчас отпущу тебя отдыхать...

Альбия разомкнула белые, как полотно, губы, но ни одно слово не слетело с них.

Она отчётливо, как наяву, увидела мужественное лицо Марка Блоссия, завораживающий блеск его чёрных бездонных глаз, лёгкую загадочную улыбку на скульптурно-выпуклых губах.

Девушка застонала и покачнулась. Пинария тут же взяла её под руку.

– Ну же, Альбия, мы ждём, – настаивала старшая весталка.

Огромным усилием воли Альбия заставила себя сделать то, к чему её призывала Великая дева. Облизнув пересохшие губы, девушка тихо, с едва уловимой мукой в голосе произнесла:

– Даю Весте обет целомудрия...

После этого весталки окружили её, осыпая поздравлениями. Она слушала их, не говоря ни слова, старалась улыбаться и казаться счастливой. Затем её отвели в дом весталок и наконец оставили одну в покоях, которые отныне должны были стать её постоянным жилищем.

Здесь, в мрачной тесной комнате, где когда-то жила Винуция, Альбия предалась своим мыслям. Будущее казалось ей утраченным навсегда, прошлое должно было забыться, кануть в Лету. Отныне она будет жить только настоящим, хотя и оно виделось ей безрадостным и томительным. Альбия не знала, что ждёт её завтра, и месяц, и год спустя, но, по её убеждению, ничто не могло быть хуже той участи, на которую она себя обрекла.

Глава 18

Марк Блоссий оставался в Кампании до конца лета. Он устраивал на своей вилле шумные пиршества с музыкантами и чтением стихов, отправлялся с гостями на морские прогулки с посещением островов, участвовал в катаниях на колесницах. Женщины не упускали ни единой возможности завести с ним близкие отношения, но Марк принимал их знаки внимания со снисхождением и холодным спокойствием человека, пресытившегося любовными приключениями.

Однажды в разгар пира к нему подошёл один из его рабов и прошептал ему на ухо:

– Господин, тебя хочет видеть какая-то женщина. Она ждёт в саду.

– Ты её знаешь?

– Она скрыла своё лицо покрывалом, и, хотя говорила она очень тихо, её голос показался мне знакомым.

– Ладно. Я поговорю с ней, – Марк поднялся из-за стола.

Как только он вышел в сад, перед ним возникла фигура с окутанной покрывалом головою; положив руки ему на плечи, женщина зашептала: «Идём же! Скорее! Я хочу говорить с тобой!»

– Мы можем поговорить и здесь, – спокойно отозвался Марк.

– О нет, нет! Здесь могут увидеть, подслушать. Давай уйдём отсюда! – настаивала женщина.

– Кто ты? – спросил

кампанец.

– Для чего тебе знать, кто я? Может, я одна из тех, кого ты любил когда-то, кому дарил наслаждение, в ком пробуждал безумные страсти... Ты ушёл, а я не перестала грезить о тебе. Я хочу тебя и сгораю от желания! Заклинаю тебя Венерой, полюби меня снова, овладей мною здесь, в этом ночном саду...

Марк хотел было уйти, не дослушав, но женщина вдруг бросилась к нему и, прижимаясь грудью к его груди, проговорила жарким шёпотом:

– Всего одна ночь! Ночь забвения и ночь воспоминаний!

Блоссий оторвал от себя её цепкие руки и, отстраняясь от неё, сказал:

– Я узнал тебя, Деллия.

В тот же миг раздался пронзительный хохот, и женщина откинула покрывало.

Даже в неясном свете взошедшей луны было видно, как она хороша собой. Её густые рыжие волосы отливали позолотой; цвет лица поражал своей мраморной белизной; продолговатого разреза глаза горели огнём страсти; красиво очерченные губы непреодолимо влекли к себе. На высокой полуобнажённой груди её переливалось ожерелье из изумрудов, на руках блестели золотые браслеты.

– Итак, Деллия, я слушаю тебя, – с холодным безразличием проговорил Марк Блоссий.

Её смех резко оборвался.

– Не будь так жесток ко мне, Марк, – сдавленным голосом сказала Деллия. – Твоё оскорбительное равнодушие убивает меня.

– Чего ты хочешь?

– Чего – спрашиваешь ты? – Деллия посмотрела на Блоссия в упор. Потом умоляюще сложила руки и произнесла голосом, в котором звучала мука: – Пожалей меня, Марк! Я больше не могу жить без тебя! Мне несносны Рим, пиры, развлечения и мои любовники! Я задыхаюсь от любви к тебе!

– Ты теряешь сдержанность и рассудок, – заметил Блоссий.

– О, я давно потеряла их! Ты не представляешь, каким мучительным был этот год без тебя, этот долгий, как вечность, год! Напрасно я старалась забыть тебя, напрасно искала душевного покоя, избегая тех мест, где я узнала тебя и была счастлива с тобой! Ничто, слышишь, ничто не могло изгнать тебя из моего сердца!

В страстном порыве Деллия протянула к Марку обе руки. Но он не двинулся с места. Взгляд его чёрных блестящих глаз был спокоен и даже насмешлив. Казалось, страдания его бывшей жены совсем не тронули его.

– Что же, Марк, неужели ты даже не обнимешь меня? Неужели ты всё забыл? Ведь я такая же, как прежде, и, как прежде, горячо моё тело и губы мои покорно ждут власти твоих губ. Марк... Марк! – продолжала взывать Деллия, опускаясь перед Блоссием на колени. – Ты отверг меня, ты унизил меня позорным разводом... Я хотела ненавидеть тебя, но вместо этого говорю тебе о своей любви... Знаешь, я старалась не выпускать тебя из виду, мои соглядатаи сообщали мне, где и с кем ты проводишь время. Я безумно ревновала тебя к каждой из твоих любовниц и ко всем вместе и хотела причинить тебе боль... Но кто теперь твоя возлюбленная, Марк? Я не знаю ни одной женщины, которую ты удостоил бы этой чести...