Весталка

Никонов Николай Григорьевич

Однажды поздно, закончив мыть школу, — последней всегда убирала учительскую, — я присела на диван возле стола завуча, так умучилась, что не могла подняться, сидела, вспоминала, что еще не сделала: надо пройти по классам, проверить, не раскрыты ли форточки, вынести ведра, запереть школу. В это время входная дверь хлопнула, шаги, раздавшиеся в коридоре, подбросили меня. Кто там? В такую пору? Вот, не успела за крыть... А уж

394

около полуночи! По тускловато освещенному

коридору навстречу мне шла женщина в синей милицейской шинели. «Милиция? Зачем?!» Через долю секунды узнала: Зина Лобаева!

Была она пьяной, довольно сильно, когда люди еще сохраняют способность мыслить и говорить, но уже не в состоянии контролировать движения. И, увидев меня, рассоловело улыбаясь, покачиваясь, подошла и как бы втолкнула меня обратно в учительскую, к дивану, полуоглядевшись, бросила на него свою шапку, плюхнулась на стул, где обыкновенно сидела библиотекарша, — ее стол был вплотную к столу завуча.

— Нн-у, Мурочка, еле-еле я тебя.. нашла. Наш-ла-а, кошечка, наш-ла-а! Здравствуй, золотце, подруга. Вот где ты? А я, Мура, знаешь, через паспортный уж.. Все ждала.. Придешь. Слово — олово? Да.. Придешь ты.. Курить хочу.. Закурю.. А? На? — тряхнула пачкой, мятые папиросы посыпались на пол. — А-а.. Мать... — Она привычно размяла папиросу, вставила в крашеные губы, достала трофейную зажигалку, щелкнула, подняв синие брови, прикурила. Затянулась. Медленно выдохнула пряный дым. Сидела, расставив ноги, раздвинув полы шинели, слегка покачиваясь. — Я тебя.. через паспортный, Мура. А, Лидуха? Почему ты ушла? От подруги.. Я ждала, ждала-а.. Чувствовала. Знаю. Не любишь. А я, Мурочка, чувствительная.. Напилась сегодня так.. Напилась. Устала, Му-роч-ка! Дай обниму?

Приподнялась, но тут же и плюхнулась обратно: сидела, не оправляя форменную юбку, задравшуюся над круглым шелковым коленом, моргала длинными, раздельно накрашенными ресницами. Веки у Зины сами собой клонились, и, усилием вскидывая их, она поднимала на меня свой обычный плачущий-смеющийся, всему доступный взор. Про себя я заметила, что ее яркая красота уже словно висела на волоске, держалась как бы на малой крайности: губы теряли зовущую припухлость, на щеках, ниже подглазниц, обозначились вдавлинки, веки набрякли нехорошей зеленой синевой, волосы-кудри уже не блестели. Я смотрела, и чувство жалости, как-то не

395

очень ведомое мне в отношении к Лобаевой, вдруг задело, зацарапало через неприязнь, невольную, к пьяной, все глубже, как видно, тонущей Зине, которую, знала, бывало, ничем не проймешь. Отбреет — только сунься! Лобаева — не из жертв! Нет, не из жертв... Так думалось, пока мы молчали, рассматривая друг друга.

— Работаешь, а? М? Мо-ешь? Ммо-лодец.. Ты, Мурочка, сильная.. А я

— слабая. Я слабачка. Мне бы все по ветру.. Дорваться, нажраться.. Э-эх.. Ладно.. Зашла к тебе.. Прос.. Просотак.. Потомучто.. люблю.. Мура? Мурочка? Кошечка? Иди ко мне снова? Девок этих.. Я прогоню.. Зажили бы, а? Я б тебя никогда не прогнала. Я... ты праль.. праально сдела.. тогда. Что ушла, праально.. Я сперва на тебя.. зна.. знаашь как рассердилась.. У-ух.. А потом.. Потом

поняла. Праально.. Потому что я.. Я даже.. хуже. Все равно бы ты там.. постепенно подломилась.. Я знаю.. Я все знаю.. Мать у меня такая была..

Она посидела, опустив голову, подпершись, качаясь равномерно, как будто спала. Потом вдруг неожиданно подняла голову, обвела учительскую пытающимся трезветь глазом. Взгляд упал на шкафы, стоявшие в ком-натушке слева.

— Что там зза.. барахло? — повела, указала густо крашенной бровью.

— Книги, — объяснила я. — Да не знаю какие! — И посетовала: — Читать.. Читать хочется, а библиотекарша не дает.

— Как это? Не дает?

— Обыкновенно.

— Те-бе?! — теперь Лобаева высоко вскинула обе крашеные брови-дуги. — Тебе, Мурочка, не дают книжек? Н-ну, счас. — И она встала, опираясь одной рукой о стол, другой шаря в кармане шинели.

— Что ты?

— Открою...

— Зи-на!

— А что? Я — кто? Милиция или нет?

396

— Зина!

— Мал-чи.. Это.. Запросто.. Хх.. Хе.. У меня, Мурочка, от всех замков ключ есть.

— Зина..

— Молчи.. Это я запросто. У меня отмычка.. — Ворона вытащила руку из кармана. — Мы, знашь, у шпаны, у воров сколько такого добра трясем? А

— себе оставила. Комнату открывать.. Если ключ.. — С ладони сыпались на пол спички, табачный сор, монетки.

— Зина! Не надо. Что ты? — не в шутку перепугалась.

— Му-ра! Маалчи..

— С ума сошла? — хотела схватить ее за руки, но Лобаева уверенно оттолкнула меня.

— Ты-ы! Ма-лышка! Я — милиция. Я все могу! Открыть и закрыть. Да не мандражи ты.. Закрою.. Как было.

Что-то мешало мне не дать ей подойти к шкафам. Что-то мешало. А Зина, слегка покачиваясь, взялась за кольца, не сразу попав в скважину, ковырнула, и замчишко тотчас точно распался, повис на дужке, бессильный и пустяковый.

— Видела? — скривив губы, мотнула кудрями Лобаева. — Все просто.. И вся любовь.. А счас.. ззакроем. — Прищелкнула дужку, ковырнула снова. Замок закрылся.

— Видала?! Вво! Это я еще пья.. поддатая. А так — пустяки.. Нна.. Да-рю! Жалко мне.. что ли? — бросила на библиотекаршин стол согнутую крючком железку, опять плюхнулась на запищавший стул, обводя меня хмельным, качающимся взором грешной Магдалины. Губы с полустертой, съеденной помадой кривились детским, как от обиды, но и насмешливым, словно неразрешенным желанием. Глаза все рыдали через смех. Отвалившись на спинку стула, сдвинув полы шинели, она неверными пальцами со щелканьем поправила круглую резинку чулка, потянула юбку...