Весы змея
Шрифт:
Но прежде чем он смог нанести удар, яркий ослепляющий свет ударил ему по глазам. Ульдиссиан закричал и, пошатываясь, отступил к тем, кто стоял за ним. Снова в своей заботе об остальных он переоценил себя. Ему следовало ожидать, что у жрецов есть ещё в запасе какая-нибудь хитрость.
Пара рук потащила Ульдиссиана прочь в тот самый момент, как тяжёлое тело толкнуло его в правый бок. Ульдиссиан перекрутился и рухнул на пол.
Пока его зрение прояснялось, повсюду разнеслись душераздирающие крики. От жуткого хруста костей по нему снова пробежали мурашки. Он услыхал глубинный горловой смех и узнал демонический голос морлу, наслаждающегося резнёй, которую устроил.
Ульдиссиан
Взгляд начал фокусироваться. Ульдиссиана разгорячило, что ему почему-то не удавалось ускорить процесс. Слишком медленно формы начали проступать.
И одной из этих форм, — заполоняющей его взор, — был морлу, кинувшийся на него.
При своей тучности закованная в броню фигура двигалась с поразительной быстротой. Он схватил Ульдиссиана за воротник и поднял жертву на уровень своих глаз.
Физически на месте глаз морлу существовали лишь чёрные впадины, но Ульдиссиан знал, что они видят его лучше, чем любые очи смертного. Достаточно он насмотрелся во время горького сражения в доме мастера Этона, чтобы понимать, насколько злобными и мощными были силы, которые оживили тёмношлемных бойцов.
— Ты… Тот… — прохрипел его противник голосом, который нельзя было спутать с голосом живого. — Тот…
Ульдиссиан замер и сосредоточился — но опять ослепительный свет вспыхнул перед его глазами. Снова он был полностью ослеплён.
Морлу засмеялся сильнее — а затем издал характерное кряхтенье. Он отпустил ничего не видящего Ульдиссиана, который едва сумел не упасть и не разломать свой череп об пол.
Тряся головой, Ульдиссиан все усилия сосредоточил на том, чтобы вернуть зрение. Мир снова начал проявляться… И в нём он лицезрел Серентию, которая, тесно сжав копьё в руках, пронзала им морлу, словно на том не было никакой брони и ни грамма он не весил. Копьё сверкало серебром, а чёрные волосы Серентии развевались, как живые. Её голубые глаза, всегда лучезарные, теперь горели полнейшей решимостью. Её обыкновенно бледная кожа горела румянцем, её алые губы скривились в выражении мрачного удовлетворения. У Ульдиссиана не было сомнений, что она представляет смерть Ахилия, погружая копьё всё глубже в дёргающуюся бронированную фигуру. Только перед самой смертью Ахилия начала она любить охотника после стольких лет надежды на внимание со стороны Ульдиссиана — это знание всё ещё наполняло его стыдом.
Одной из первых приняв дар Ульдиссиана, Серентия был также одной из тех, кто развивал его с наибольшим успехом. Ульдиссиан знал, что главным образом это связано с её потерей, но даже он был ошеломлён её теперешним поразительным усилием.
Морлу в отчаянии простёр к ней когти, голодная ухмылка уступила место чему-то, похожему на страх. Копьё позволило Серентии удержать его на месте.
Теперь она никак не походила на дочь сельского торговца. Её простые тканые блуза и юбка уступили место обволакивающему цветастому платью тораджанки. И верно, с её длинными гладкими волосами цвета вороного крыла она, казалось, несла в себе частичку крови местных. Платье свободно ниспадало внизу, и вместо сапог Серентия носила сандалии с ремешками, более привычные местным.
Морлу неистово трясся, его массивное тело вдруг начало ссыхаться. Спустя какой-нибудь вздох он не
— Серри! — крикнул Ульдиссиан, используя детскую форму её имени, которую лишь недавно перестал предпочитать. Его пугало, куда ведёт её гнев.
Его голос проник сквозь шум… И сквозь её ярость. Серентия оглянулась на него, а потом, с дрожью, снова на морлу. Непрошеная слеза скользнула с её щеки, и в слезе этой читался Ахилий.
Она потянула за копьё, которое с лёгкостью вышло из врага. Бронированный злодей упал, словно марионетка, за верёвки которой внезапно потянули. Кости и броню разбросало по мраморной плитке.
Серентия глядела на Ульдиссиана с облегчением и благодарностью. Он больше ничего ей не сказал, только кивнул в знак понимания, когда поднимался, чтобы пойти посмотреть, как там остальные.
Как он и боялся, ловушка забрала новые жизни. На полу лежали распростёртые тела, и хотя многие из них принадлежали морлу, были среди них и тела партанцев, и тораджанцев. Ульдиссиан увидел безвольное лицо партанской женщины, которая присутствовала в день, когда — неподалёку от городской площади, где он в первый раз проповедовал, — он вылечил маленького мальчика с уродливой рукой. Это воскресило в памяти горькие воспоминания о парне и его матери, Барте, ибо они отошли в мир иной, когда горожане встали на защиту его от Люциона. Мальчик стал одной из нескольких случайных жертв демона, а Барта — преданная Барта — умерла вскоре от разрыва сердца.
«Так много крови… — подумал он. — Так много её из-за меня… И их веры в то, что я несу им…»
Но затем в зале установилась тишина, и Ульдиссиан осознал, что сражение снова остановилось. Морлу не удалось погубить нападающих; это звери Люциона оказались истреблены. Они забрали с собой жизни — слишком много жизней, — но не в том количестве, в каком полегли сами.
Это само по себе было чудом, но ещё важнее было то, что другие взяли пример с него и Серентии. Не одно оружие остановило морлу, но и тот самый дар, каким владел Ульдиссиан, пусть и не в том сосредоточении. Один воин был аккуратно разделён надвое — разрез по поясу был таким чистым, что, казалось, сомкни сейчас две половинки, и морлу опять оживёт. Другой лежал гораздо выше, его тело свисало над протянутыми руками Мефиса. Десятки других были разбросаны вокруг, как только ни убитые и ни изувеченные — поразительное зрелище, которое, надеялся Ульдиссиан, поднимает дух его выживших товарищей, несмотря на потери.
Ещё раз оглядывая мёртвых, Ульдиссиан вдруг почувствовал ком в горле. Треугольные плитки, покрывающие пол, были теперь окроплены чёрной желчью… Или что там заменяло морлу кровь. Но к ней примешивалась драгоценная жизненная эссенция тех, кто действовал слишком медленно или имел сомнения в своём даре. Ульдиссиан скорбел о каждом и в очередной раз проклял факт, что вся его хвалёная сила не могла воскресить их.
И это, по непонятной ему самому причине, заставило его вновь посмотреть на Мендельна.
Он нашёл своего брата склонившимся не над мёртвыми товарищами, но над двумя морлу, которые почему-то были обвиты друг о друга. Бровь Ульдиссиана поползла вверх при виде такой самодеятельности, и он стал гадать, кто из его последователей мог умудриться сделать такое.
Мендельн поднял глаза от того, чем бы он там ни занимался. Его обыкновенно безмятежное выражение теперь имело тёмный оттенок.
— Это не кончено, — без нужды объявил он. Тем не менее, от последующих его слов сыну Диомеда сделалось не по себе. — Ульдиссиан… Демоныздесь.