Ветер и мошки
Шрифт:
— Может быть, это эмоции, — сказал Камил через паузу, с трудом овладев собой. — Мне плевать на то, какого цвета мой эмофон. Вы бы там захлебнулись, как в яме с дерьмом. Поймите, мы ни черта не спасаем себя таким способом. И мы не их убиваем, мы себя убиваем.
Доктор пожевал губами, потом протянул руку через стол.
— Марк, дай мне пистолет. Я вколю Гриммару стабилизатор, и мы сможем поговорить спокойно.
— Не дам, — сказал шеф, убирая инъектор на колени. — Он хорошо держится.
— Ты думаешь? — удивился Штапер.
— Ну, если ты помнишь Липмана…
— Ну,
— То есть, — повернулся к Камилу шеф, — первое, что нам нужно сделать, это прекратить посылать оперативников на нейтрализацию открывшегося канала?
— Мы же не нейтрализуем канал, мы нейтрализуем людей, — сказал Камил. — Пробитый канал живет самостоятельно и независимо в течение определенного периода времени, вы сами нам это говорили.
— Говорил. И все говорят. Только никто доподлинно не знает.
— Все равно мы реагируем с опозданием. По уже свершившемуся событию. И то, что мы делаем на той стороне, никак не влияет на происходящее здесь. Сколько бы мы там, извините, не пакостили.
— Это тоже не известно, — сказал Штапер.
— Шеф, я требую…
— О! — Брови доктора подскочили вверх. — Вот это уже что-то новенькое!
— Коля! — Шеф хлопнул ладонью по столу. — Дай мне дослушать, в конце концов! Переигрываешь.
Штапер, сдаваясь, поднял руки.
— Я требую, — повторил Камил, — чтобы до следующего прорыва Центр рассмотрел возможность избрать иную стратегию вмешательства. Чтобы взвесили все данные и показания оперативников.
Шеф покивал.
— Договаривай, Камил, договаривай. А иначе…
Камил дернул лицом.
— Иначе я уйду из Центра. Насовсем. Подамся к эвакуаторам. Или в «безопасники». Отпуск возьму.
— К «психам» подайся, — посоветовал доктор.
И отвел взгляд в сторону.
— Что ж, понятно, — вздохнул шеф.
Какое-то время он молчал. Потом скрипнул стулом, поднялся и пригласил оперативника на свое место.
— Садись-садись, — он усадил Камила, похлопал по плечам и, обойдя стол, сунул шприц — инъектор в одну из ниш.
Повернувшись, встал на место Гриммара.
— Что ж, Камил, думаю, ты готов кое-что выслушать, — шеф провел ладонью по редким своим волосам. — Только у меня условие.
— Какое? — спросил Камил.
— Не перебивать, пока я не закончу. Какой бы необычной показалась тебе информация. Хорошо?
Камил кивнул.
— Согласен. А доктор Штапер?
— Он меня, если что, дополнит, — сказал шеф. — Итак… Во многом ты безусловно прав. Но… — он прищурился. — Неужели ты думаешь, что мы в Центре такие звери кровожадные? Это так, ремарка. Теперь по существу.
Он прошелся перед столом, заложив руки за спину. Видно было, как напряжено и сосредоточено его лицо.
— Значит, когда появилась возможность отправлять по каналу оперативников, — начал шеф, не прерывая движения, — первой задачей действительно стояла нейтрализация тех, по чьей вине произошел прорыв. Это оказалось несложно. В том смысле, что мир был нам достаточно близок, и на адаптацию агенту, тем более, с памятью носителя, времени почти не требовалось. Поиск цели представлял чисто
Он остановился.
— Промежутки между прорывами были достаточно большими, и, видимо, процесс нейтрализации еще не вызывал отторжения у части оперативников. Да-да, ты не первый Камил. И далеко не второй. Лет девять назад… Или десять? — повернул голову к Штаперу шеф.
Тот кивнул:
— Девять. И четыре месяца.
— Девять лет назад Харри Липман отказался убивать. Как и ты, сказал, что мы ничего не понимаем. Чуть не разнес кабинет. Как и ты, кинул браслет. Те эмофоны были потяжелее. Да. Доктору Штаперу, кстати, досталось больше, чем мне. Они подрались. А вторым ушел из оперативников его друг — Сет Сорокин. Как он пояснил, сердце его исполнилось жалости к людям на той стороне.
Камил шевельнулся, но шеф предостерегающе выставил палец.
— Ни слова. Или дальше ничего не услышишь. В Центре, в его аналитическом и научных отделах, у меня, как у руководителя кризисного направления, в том числе, постепенно созрело понимание, что мы действительно делаем что-то неправильно…
Он улыбнулся Камилу.
— Но это было иное понимание.
— И иное «неправильно», — вставил Штапер.
— Один маленький вопрос, Камил, — продолжил шеф, глядя на молчащего Гриммара. — Ты не видишь никаких странностей в развитии нашего мира? Тебе не бросается в глаза, что еще сто пятьдесят, сто восемьдесят лет назад мы едва-едва были знакомы с паровыми машинами, а сейчас вовсю используем катера на гравитационной подушке, атомную энергию и активно осваиваем ближайшие планеты? По некоторым выкладкам, возиться с паровыми двигателями мы могли бы еще лет двести, если не триста. Мы — «медленная» цивилизация, если мне будет позволено так сказать.
Так что же случилось? Есть версии?
— Прорыв? — выдавил Камил.
— Да, — кивнул шеф. — Каждый прорыв, как мы полагаем, оказывал и оказывает влияние на наше развитие. Не сам по себе, нет. Но люди, которые в него попадают… не все, около семи процентов… У них, помимо расстройств, угнетенного состояния, депрессий, случаются и озарения. Именно они стали искрами, основой нашего прогресса.
— Теллер — термодинамика, Маслов — электротехника, Капин — теоретическая физика, теория гравитации, Ренсон — радиоволны, Пьерс — первый двигатель внутреннего сгорания, Жмудов — биология, генетические исследования, Сверика, Винготт, Освальти, Полев, — принялся перечислять доктор Штапер.
— Каждый однажды попал под прорыв, — сказал шеф. — Но и это еще не все.
— Не все?
— Нет. Есть еще вы, оперативники. Те, кто работает непосредственно с прорывом.
Камилу вдруг показалось, что помещение сделало оборот вокруг своей оси. Он не смог уловить его, но краем глаза словно поймал остаточное движение. Мягко, подрагивая, совместились углы стен. Так, что захотелось довернуть голову против часовой.
Он сглотнул.
— Я не понимаю.
— Камил, пожалуйста, сделай над собой усилие и подумай, зачем мы вообще сейчас, в свете уже известного, посылаем оперативников по каналу.