Ветер и мошки

Кокоулин Андрей Алексеевич

— Хорошо.

— Я так-то сама проснусь.

— А вот знаешь, — сказал Камил, поднимаясь, — можно я покомандую?

Таня осторожно кивнула. Жестом Камил понудил ее встать с разложенного кресла, а потом, ойкнувшую, легко поднял на руки.

— Первое, — сказал он, обходя с ней диван, — ты сейчас отправляешься в свою комнату…

— Лечу.

— Едешь на гужевом транспорте.

— И?

Глаза Тани были широко распахнуты, и в них, ловя свет, дрожало странное, опасливое ожидание.

— И

сладко спишь до утра, — объявил Камил.

Одним целым они протиснулись в проем.

— Ай, — сказала Таня.

— Что?

— Ногу ударила.

— Не знаю, не знаю. Твой Олег на перевозчика не жаловался.

— Так он не чувствует. А я чувствую.

— Тогда прошу прощения, не рассчитал.

— Прощаю, — кивнула Таня.

Коридор быстро кончился. В малой комнатке было темно, плотный тюль на окне не давал хозяйничать блеклому фонарному свету. Серым пятном проступало покрывало.

— Так, осторожно.

Камил опустил Таню на скрипнувшую кровать. Женщина вытянулась, раскинула руки.

— Все, можно спать?

— Нужно.

Камил, наклонившись, поцеловал Таню в щеку.

— Какой ты, — фыркнула она.

— Спи.

— Интересный ты человек, — Таня поймала край покрывала и повернулась, заворачиваясь в него. — Я самую капельку…

— Спи, — повторил Камил.

— Мне как-то с тобой спокойно, — тихо сказала Таня. — Совершенно посторонний мужчина, тридцать шесть лет…

Она вздохнула и засопела, уснув буквально за секунду. Камил прикрыл дверь и вернулся в гостиную. Телевизор мерцал беззвучной картинкой. В телевизионном мире кто-то кого-то встречал, искренне тряс руку. Вспышки фотоаппаратов выбивали из встречающихся улыбки, будто бонусы в видеоигре.

Олежек спал. Лицо его было напряжено, губы закушены, и Камилу почему-то казалось, что он видит сон про войну. Посидев немного перед экраном, Камил прошел на кухню, вымыл посуду, протер стол, убрал хлеб. Потом застыл у окна, разглядывая темный двор с единственным раздающим электрический свет фонарем.

В круге света стояла скамейка, на скамейке сидел человек в костюме. Сложенный плащ его лежал рядом. Заметив в окне Камила, человек помахал ему рукой.

Волков.

Камил показал ему ладонью, чтобы уходил. Волков покивал, но не двинулся с места. Шел бы ты, Волков. Душу выворачивало. Камил поежился, сел на табурет. Губы растянулись в оскал. Что ты за оперативник, в конце концов? — задергало в голове. Она — никто тебе. Вообще. Иди и убей. И забудь, что из тех, кого группам не получилось устранить, не было никого, кто послужил бы повторным проводником.

Как бы смысл в одной острастке…

Но ведь можно, можно, наверное, и пожалеть! — вспыхнуло в нем. Если просто включить голову, при чем здесь

Таня? Ни при чем. Ее саму так шваркнуло и размолотило, что временные психорасстройства у большинства жителей «Ромашек» — сущие цветочки по сравнению с тем, что пришлось пережить ей. Три урода вот точно при чем. А она?

Мы же вслепую, бездумно — на!

Из гостиной чуть слышно мыкнул Олежек, и Камил, оборвав мысль, поспешил на голос.

— Где болит? — спросил он, склоняясь.

Олежек вращал глазами и возил по бедру левой рукой.

— Мы-ы-ы.

— Я понял. Давай только потише.

Закаменевшую мышцу Камил нашел быстро. Икроножная на правой. Пальцы у Василия были сильные, рабочие, десяток движений — и твердость ожидаемо сошла на нет, обе мышечные головки, латеральная и медиальная, опали, продавливаясь под ладонью.

— Лучше? — спросил Камил.

— Мы, — облегченно сказал Олежек.

— Как насчет общей программы?

— Мы?

Камил растопырил пальцы на обеих руках перед глазами лежащего, словно демонстрируя набор из десяти инструментов.

— У меня есть кое-какой опыт.

— Мы, — сказал Олежек.

— Понял. Приступаю. Сначала ложимся на живот.

Камил в два приема перевернул Олежку и какое-то время мял, массировал пальцами его шею, плечи и спину. Там, где замечал напряжения, надавливал сильнее, добиваясь расслабления мышц.

Олежек взмыкивал в подушку.

— Терпи, — сказал Камил. — Таня ведь также массирует?

— Мы.

— Мягче?

— Мы — а.

— Ах, мы — а!

Камил размял парню ягодицы, бедра, добрался до ступней. Выдохнув, перевернул, отер клиенту полотенцем потное лицо.

— Как состояние?

Олежек нашел силы улыбнуться.

— Мы!

Камил повел плечами.

— А я вот, не поверишь, никак не «мы». С непривычки — устал. Не практиковал давно. Как рука?

— Мы.

Олежек согнул два пальца.

— Ладно, — кивнул Камил, — мы и ее.

Он с усилием, чувствуя, как начинают ныть костяшки, «прошел» от бицепса к запястью. Олежек шипел, как чайник.

— Неужели больно? — спросил Камил.

— Мы, — прозвучал ответ.

Понять его было несложно.

— Это хорошо, что ощущается. Все бы так ощущалось.

— Мы.

После массажа Камил какое-то время сидел, опустив кисти рук между колен, давая им отдых. Олежек без стеснения его рассматривал. Камил же изучал подрагивающие пальцы. Сколько там времени?

Пора!

За окном было темно. Яркая лампочка делала комнату герметичной, словно ничего вне нее не существовало.

— Хочешь, расскажу историю? — спросил Камил, подняв голову.

— Мы, — согласился Олежек.

Камил выключил телевизор.