Ветер из Междуморья. Астри Масэнэсс

Виор Анна

— Этот город меня убивает, Адонаш…

— О! Да у тебя хандра! На моей Родине это называют — попасть дракону в брюхо: все так же тоскливо, беспросветно и…

— И окружающая среда вот-вот тебя переварит. Знаю. И согласен. На Хвосте Дракона всегда умели поэтично описать все на свете.

— Так, что тебя мучит, Джай?

— Джай?.. Во мне все меньше Джая, все больше Астри Масэнэсса. Мне следовало прожить жизнь Джая, и никогда не поддаваться искушению быть кем-то еще. Я жил и за того, и за другого, а в результате только вдвое больше совершил ошибок. Мои грехи преследуют меня. Знаешь, сколько глупостей

я натворил?

— Все делали глупости, — как странно говорить в таком тоне с Джаем — тем, кто всегда был мудрее и спокойнее его самого.

— Но никто — с моим размахом! — он рассмеялся и снова приложился к кубку. — Я думал было, что вся моя дурь осталась там, за спиной в далеком прошлом. Но нет, я продолжаю закручивать бури на пустом месте даже сейчас.

— И что же ты натворил? Да и когда успел? Думаю, если бы Верховный что-нибудь учудил, я бы об этом услышал.

— Когда? Недавно, но еще до того, как стал Верховным. Еще до схватки с наследниками Штамейсмара. Помнишь, когда мы искали Мастеров Оружейников?

Адонаш кивнул.

— Я нашел тогда шесть человек в одном городе — Нирана, что на берегу моря Моа. Все прошло удачно, и Мастера согласились мне помочь, я уж было собирался оттуда уходить, но за каким-то смаргом мне вздумалось прогуляться. Меня узнали — ниранцы, видишь ли, умеют отличать одного междуморца от другого. Крики: «Астри Масэнэсс!», просьбы предсказать их будущее, исполнить для них музыку Силы или собственноручно построить себе памятник в их городе — все это я успешно игнорировал, и уже призвал туман перемещений, но… — Джай хлебнул вина, — слепой подросток…

— Ты никогда не мог отказать в исцелении.

— Да. В чем угодно, но не в исцелении… Только тот мальчик был не единственным. Ты даже не представляешь, Адонаш, сколько в таком маленьком городке может быть больных! Меня вмиг окружила целая толпа, все тянули руки… и я исцелял, исцелял, исцелял, уже не помня себя. Я так выложился, что меня едва хватило на проблеск единственной светлой мысли в затухающем сознании: «Нужно уходить!»… Из последних сил переместился на какой-то пустынный пляж. А потом меня накрыл отток. Я провалялся, то извиваясь на песке, то приходя ненадолго в себя, то забываясь в тяжелом сне, дня два. Очнувшись и став на ноги, вспомнил мучившие меня все это время кошмары: безумные люди, погромы, крики… кровь рекой… И все это — Ниране. В то, что мои видения правдивы, верить не хотелось, но проверить я все же себя заставил. И увидел наяву те же картины, к моему великому ужасу. Толпа натворила дел в Ниране… А я все это начал!

— Глупо себя винить, сырые дрова от искры не загораются. Ты стал поводом. Скорее всего, какой-то умник решил, воспользовавшись моментом, поживиться за счет зажиточных Одаренных и стать во граве города.

— Да, решил. Так и было. И я этого умника лишил его чрезмерно умной головы. Все прекратилось. Но свою глупость я не могу себе простить. Мне не двадцать лет, Адонаш… и даже не двести… Я, увлекшись, забыл одно важное правило: совершая добро (особенно в крупных масштабах), смотри внимательно по сторонам, никого ли не растоптала доблестная конница твоей добродетели?

— Что было, то прошло, — Адонаш искренне не понимал, почему события в Ниране припекли Джая именно сейчас. Он не болел этим в Брасе, и после.

— Не прошло… Если бы! Вернулось…

— Но

не такое уж страшное преступление ты совершил, чтобы так убиваться, Джай!

— Конечно! Это ни в какое сравнение не идет с тем, что творил я в Междуморье лет четыреста назад!.. — он задумчиво помолчал.

— Всё и все в этом мире связаны тонкими, незримыми, но чрезвычайно прочными нитями. Эти нити, тянущиеся из моего прошлого, легли на дно, их занесло слоями ила, но нынче кто-то взялся откапывать их, и я запутался, как в сетях. Ты Адонаш даже не можешь представить, как тесно мы все связаны! Мир так мал и тесен…. А для живущего столь долго, и умеющего перемещаться он и вовсе — яблоко в руке.

— Завязывай, Джай, со своей философией и хандрой. Я хотел поговорить о Скайси.

— Знаю. Вернее об Инель.

— К тебе вернулась способность видеть настоящее? Или?..

— Или. Он был здесь. И высказал, все, что обо мне думает.

— Даже так! И что он думает, этот эффов «дракон»?

— Видишь ли, Адонаш, я ведь не просто так рассказал тебе о погромах в Ниране Некий Целитель, пострадавший от них, оказывается, женат на матери Бонли. И он-то знает с чего все началось… Он видит во мне не того, кто прекратил беспорядки, а того, кто их начал. Понимаешь?

— Это конечно, плохо, но…

Джай не слушал:

— А еще Эсин… Помнишь Эсина?

— Тот пьяница, которого ты притащил в гостиницу в Брасе?

— Да.

— Ты говорил, что избавил его от губительного пристрастия к вину.

— Да, избавил, да только он не рад. И считает, будто я спал с его женой, и только поэтому ее облагодетельствовал.

Адонаш фыркнул:

— Ну это и вовсе невинно! Если бы я обращал внимания на все подобные обвинения…

— И как забавно — и тот Целитель, и Эсин поселились в городишке, названном в мою честь…

— Какое тебе дело до этих двоих? Тебе важно их мнение?

— Не только они, Адонаш… Есть некто, ненавидящий меня столь сильно, чтобы собирать вместе подобных им, чтобы вести строгий учет моим забытым грехам, собирать их, копить, словно это какое-то сокровище.

— Это естественно, Джай. Ты любим, казалось бы, всем миром, но всегда есть противовес. Кто-то должен тебя и ненавидеть достаточно сильно, или ты думал, что таковых не существует?

— Знаю, — отмахнулся Джай. — Знаю…. Просто раньше, я никогда не сидел на месте. Мои грехи и последствия моих поступков не успевали за мной. А теперь я заключен в клетку этого Города, в оковы власти… Я — Верховный, который давно умер, а все равно живет… Адонаш, последние десять лет, я медленно умираю, и это невыносимо болезненно… Я устал… Быстрая смерть — великая милость, и великое избавление.

— Ну-у-у! Это уж совсем плохо, раз ты заговорил о смерти. Мне всегда казалось, что ты — вечный, при том — верный мальчишка.

— Вечным мальчишкой я может и согласился бы быть, но не вечным Верховным!

— Что сказал тебе Скайси?

— Что якобы я — последний подлец, тогда в Белонзоре отвадил от него Инель, пригрозив, что убью ее. А еще начал беспорядки в Ниране (а это, в отличие от предыдущего заявления — правда). Развлекался с Лили, для чего послал ее мужа подальше, хотя мог его исцелить на месте. В общем, дни напролет притворялся и лгал… Он обвинил меня в жестокости — впрочем, так оно и есть.