Ветер над островами
Шрифт:
— Вы к кому? — послышался мужской голос.
Обернувшись на звук, я заметил сидящего за столом мужчину в уже знакомом синем сюртуке.
— У меня что-то вроде приглашения, — сказал я, вновь доставая письмо из сумки.
Тот бегло пробежал глазами текст, поднялся из-за стола и сказал:
— Я провожу, пойдемте.
— Пойдемте.
Темно в здании не было, глаза уже привыкли к другому освещению. Мой провожатый решительно пошел по коридору, цокая каблуками ботинок по каменному полу, толкнул одну из дверей, одновременно сделав приглашающий жест:
— Вам
Осталось только поблагодарить и войти в тесную комнатку, почти келью, большую часть которой занимали стол и два шкафа. Брат Иоанн оказался смуглым молодым мужчиной со шрамом на левой скуле, очень напоминавшим след от ножа. Увидев меня, он не стал чиниться, поднялся, протянул руку.
— Присаживайтесь, — сказал, показывая на старый, отполированный, наверное, тысячами задниц тяжелый стул по другую сторону стола.
— Спасибо, — кивнул я.
Проявив вежливость, замолчал, глядя на брата Иоанна выжидательно, твердо решив предоставить ему всю инициативу в беседе, сам же намереваясь отделываться как можно менее подробными ответами. Не надо мне подробностей, а то, подозреваю, вся моя легенда с «помятыми мозгами» может пойти прахом.
Брат Иоанн открыл тонкую картонную папку, достал оттуда телеграмму — полоски желтоватой бумаги, не слишком аккуратно наклеенные на бланк.
— Вы же с Большого Ската прибыли? — спросил он, заглянув в бумаги.
— Оттуда, — лаконично ответил я.
— От преподобного Саввы, настоятеля тамошнего храма, поступила телеграмма. Собственно говоря, из-за нее мы вас и пригласили. Хотите ознакомиться?
— Не против.
— Держите, — протянул он мне бланк.
Телеграмма была классическая, как в моем детстве, даже вместо точек с запятыми были сочетания букв «тчк» и «зпт». Я, признаться, несправедливо ожидал от этой телеграммы какой-то подлянки, но, пробежав глазами текст, понял, что преподобный Савва ничего такого не планировал, все его действия продиктованы христианской добротой и желанием помочь ближнему. То есть мне. Хотя это и есть самая настоящая подлянка, потому что я уже вполне надеялся на то, что мне так и удастся пролететь ниже радаров. И что я, не выпендриваясь и не вылезая на глаза, по-тихому интегрируюсь в местное общество. И тут Савва, блин, с телеграммами своими.
В общем, если в двух словах говорить, Савва сообщил, что я память потерял. Сослался на беседу со мной и подтверждение от преподобного Симона. Вот так вот. И просил оказать содействие в установлении моей личности и прежнего места жительства. Чтоб ему…
Брат Иоанн между тем достал из папки еще одну телеграмму и задал следующий вопрос:
— Вам вроде бы в Новой Фактории предлагали сфотографироваться и разослать ваш портрет по приходам? Отчего отказались?
— Я не отказался, — махнул я рукой. — Подрался я, вся морда разбита была, и глаз заплыл. Стыдно так сниматься, да и не узнал бы никто.
— Говор у вас странный, — заметил мой собеседник. — Никак не пойму, откуда может быть. Не с Овечьих островов вы, часом, как думаете? Ничего такого не вспоминается?
— Не знаю. — Я вздохнул, но больше оттого, что разговор начал развиваться
— С какого момента не помните?
— С того самого, как на ноги поднялся и обнаружил, что со мной девочка, которую я не помню, где я сейчас — тоже не помню, и вообще ничего не помню.
— Имя помнили?
— Имя помнил.
Брат Иоанн смотрел на меня задумчиво, словно рассчитывая, что я сейчас устану ломаться и начну рассказывать чистую правду, облегчая душу. Ну это вряд ли, у нас даже дети знают, что чистосердечное признание смягчает вину, несомненно, но столь же несомненно увеличивает срок. Поэтому помогать брату Иоанну я не собирался — пусть сам свой хлеб отрабатывает.
— А что-нибудь еще помнили? — уточнил он.
— Да ничего совсем. Что умел — то умею, а помнить — нет, не помню.
Немного подумав и что-то написав в протоколе — как-то все же допрос напоминает, так что в протоколе, наверное, — он сказал:
— Тогда мы вас сейчас сфотографируем, если хотите. Не против?
А мне-то что, меня хоть на обложку «Ньюсуик» можно здесь размещать, все равно никто не узнает.
— Нет, чего мне против-то быть? — пожал я плечами. — Вдруг и вправду отыщется место, откуда я приехал.
— Хотите отыскать? — чуть поднял бровь брат Иоанн.
— Конечно! — вдохновенно соврал я. — Хоть разберусь, кто я и откуда.
Брат Иоанн поднялся и пригласил меня следовать за ним. Вышли из кельи-кабинета, вновь прошли по полутемному коридору, спустились даже в подвал, где Иоанн потянул первую же дверь и спросил, заглянув внутрь невидимой для меня комнаты:
— Гавриил, готов? Человек уже ждет.
— Готов, заходите, — донеслось из комнаты.
Зашел. Точно, фотостудия с большим аппаратом на треноге. Человек в потрепанных бриджах и жилете на серой рубашке, с повязанной платком головой. Увидев меня, он без долгих слов предложил садиться на стул с прямой спинкой.
Фотографировали при вспышке магния, яркой и дымной, испустившей из себя эдакую белесую мини-Хиросиму. Едва проморгаться успел, как меня брат Иоанн позвал — мол, все, процедура закончена.
— Как снимки готовы будут, так и начнем рассылать с почтой по приходам, — сказал он, когда мы шли по коридору. — Да, кстати, есть три острова, на которых пропадали люди, схожие с вами по описанию. Думаю, что чем ждать, можете с нашим пакетботом до них добраться и там оглядеться. Они в принципе и по одному направлению, так что за месяц обернуться сумеете. Чем судьба не шутит — может, и найдете свое место?
Вот только этого мне сейчас и не хватало для полного счастья. Бросить все и все дела — и с церковным судном таскаться по каким-то островам, на которых меня никто никогда не видел и видеть не захочет.
— Как-то… не знаю, — начал я лихорадочно давать задний ход в разговоре и пытаясь на ходу собраться с мыслями. — Я лучше дождался бы результата с фотографией. А то у меня работа, а так я ее потеряю… и вообще…
— А, понятно, — кивнул брат Иоанн. — Это как решите, возможность есть. И на это время с работой помогли бы.