Ветер над островами

Круз Андрей

Преподобный тоже едва удержался от улыбки, напустил на себя серьезный вид:

— Вера, если они вдруг поженятся, то тогда они станут опекунами, а не защитниками. Защитник назначается волей родителей, двоих или одного, как в твоем случае, и прав у него куда меньше, чем у опекуна. Твой дядя Евген может быть опекуном, но не может быть защитником. Твой защитник Алексий не может быть опекуном.

— Если не женится на Аглае, — добавила Вера.

Аглая сделала жест, как бы демонстрируя желание дать Вере подзатыльник, но та откровенно проигнорировала угрозу и

обернулась ко мне. Я жест повторил, после чего Вера тихо фыркнула и вновь повернулась к преподобному, все еще сдерживающему смех.

— Преподобный, вы как-нибудь сделайте так, чтобы Аглая стала мне опекуном, — сказала она серьезно и добавила: — Если что-то случится.

— Хорошо, я что-нибудь придумаю, — тоже вполне серьезно ответил Савва, пометив что-то в блокноте. — Про то, что ты, Алексий, в походе участвуешь, я забыл, если по правде сказать, — посмотрел он на меня и вновь повернулся к девочке: — Вера… ты остаешься в Бухте или идешь с судном?

— С судном, — сразу ответила она.

— Алексий, надеюсь, мне не надо объяснять, где место Веры в Новой Фактории?

— Она останется с экипажем на «Чайке», — ответил я. — Мы это уже обсудили.

— Хорошо, это на твоей ответственности, — кивнул священник. — Аглая, ситуация запутанная, я не готов ответить так сразу и прямо сейчас. Мы оба остаемся здесь. Подходи ко мне на следующей неделе, все и обсудим.

Такое предложение Аглаю в восторг не привело, судя по тому, как она поджала губы, но она все же кивнула и сказала:

— В среду. Я здесь в среду буду — и зайду.

— В любое время, лишь бы я на месте был, — учтиво поклонился преподобный.

На этом разговор и закончился.

* * *

Выходных как таковых не получилось — полковник взялся тренировать ополчение перед отправкой. В субботу вечером мы с Аглаей поужинали в «Золотой бухте», потом пошли на танцы, потом я настоял на том, чтобы проводить ее до усадьбы, и проводил, удостоившись жаркого и очень вдохновляющего поцелуя, наградившего меня хорошим настроением как минимум на следующую неделю. Воскресный вечер я провел у нее дома, на веранде, а в понедельник райские времена закончились.

Сорок человек, два взвода, четыре отделения, собрались на причале в гавани городка Бухта. Одеты однотипно, хоть и кто во что, у всех на рукавах повязки — только так друг друга и будем отличать. Ну и по пробковым шлемам, само собой. Винтовки у всех одинаковые — такие же, как та, что мне Иван Большой выдал. А с револьверами все по-другому: там опять кто во что горазд. Но револьверы у всех, у некоторых даже по два, один большой в кобуре на бедре и еще один, с коротким стволом и поменьше, — в чем-то вроде оперативной кобуры, а то и вовсе на груди висит. Наверное, мне бы тоже не помешал такой. Ну да ладно, впредь умнее буду. Ну и по мачете у каждого, однообразно прицепленному к ранцам, и по пехотной лопатке. Увесисто, но без этого не обойдешься.

Обратил внимание на то, что у гранатометчиков вместо винтовок укороченные карабины-леверы под револьверный патрон. Короче моего карабины, патронов на шесть,

не больше. Зато не будут мешать, пока боец из гранатомета стреляет, а дойдет до стрельбы из них — дистанция боя все равно куда больше револьверной будет. Вообще здесь эти самые «леверы» в нише пистолета-пулемета находятся, как мне кажется.

Иван Большой, который выступал в должности «походного капитана», построил отряд повзводно, в две относительно ровные шеренги. Прошелся вдоль строя, придирчиво осматривая каждого, некоторым приказал или оружие к осмотру предоставить, или что-то из снаряжения. Вид у него при этом был хмурый, а с поправкой на габариты, бородищу, надвинутую на глаза шляпу и кулаки-кувалды — так и малость пугающий. Но вроде доволен остался. Вышел перед строем, сказал:

— Первый взвод — на «Чайку», второй — на «Лилию». На «Чайке» старшим от экипажа будет канонир Алексий Богданов, на «Лилии» — канонир Прохор Рыбников. Я — на «Чайке». Все, взводные — командуйте.

Каждый из взводных перестроил своих людей в колонну по одному, а затем «правое плечо вперед» — и на сходни. Как на борт поднялись, так я взводного в сторону отодвинул. Уставные рефлексы всплыли резко из глубины подсознания, и команду «Взвод!» я проорал так, как и в былые времена, зычно и от души. Даже Иван Большой чуть не подпрыгнул и встал по стойке «смирно». В общем, отправил я их всех в трюм, который сейчас за расположение был, где все начали дружно распределять свое имущество поближе к койкам.

— А ты горластый! — с уважением сказал Петр Байкин, высокий, жилистый, чуть сутуловатый и явно очень сильный мужик годам к сорока, служивший в Бухте объездчиком. — Где так научился?

— Не помню, — привычно отмазался я. — Есть ощущение, что командовал, а вот кем и где — не скажу.

— Ага, во-во, — кивнул он, сняв шляпу и наматывая на голову косынку с шеи. — И у меня такое ощущение есть. И на маневрах к тебе присматривался. Ты не из солдат церковных, часом? Как-то ловко у тебя все получается.

— Да не помню я, — покачал я головой, стремясь уйти от нелюбимой темы. — Но не из солдат точно, я на Большом острове в церковной канцелярии был, пытался про себя прояснить что-нибудь, — чуток переврал я реальность.

— И как?

— Да никак, не знают они ни черта, — отмахнулся я. — Да и нормально мне здесь, жизнь как жизнь, друзья вон появились.

— Ага, нормально, видел тебя с Аглаей в церкви в субботу, — добродушно заулыбался Иван. — Грех тебе жаловаться, тем более что не болит ничего.

— Это точно, не болит, — согласился я.

Петр достал из поясной сумки короткую трубку и кисет, спросил:

— Не хочешь подымить пойти?

— Не дымлю: не люблю, — сразу отказался я.

— А я вот пристрастился сдуру по молодости, — вздохнул Байкин. — Преподобный тоже постоянно это дело хулит, а вот бросить не получается.

— И в любом случае до отхода и выхода из бухты на палубу — нельзя, мешать будешь, — добавил я. — Так что и ты не покуришь.

— А и верно! — спохватился Петр, убирая кисет с трубкой обратно в сумку.