Ветер над яром (сборник)

Кудрявцев Леонид Викторович

Перед ними был ничем не примечательный холм, “шишка” на ровном месте.

Но мужчина уже знал, что место это необычное. Оно связано с нашим современником, достигшим в самосовершенствовании фантастических высот, за что еще при жизни почитался чуть ли не святым. А этот холм с окружающей пустошью якобы символически завещал ему отец.

Действительно, почва здесь никогда не обрабатывалась, и трава росла необычно редкая, а ближе к макушке холма виднелась только коричневая безжизненная земля в трещинках. Но согласно легенде где-то здесь имелась некая гравитационная аномалия,

в которой человек ощущал потерю собственного веса чуть ли не на четверть.

У подножия они остановились.

— Что, лезем?

— Ты один. Запомни, пожалуйста, это очень важно. Я не могу объяснить, но чувствую, что это так. Ты сможешь…

Он пожал плечами — только, мол, ради тебя, без труда поднялся на пригорок, долго ходил по плоской и ровной, будто искусственной, макушке, замирая в задумчивости. Вдруг ноги его подкосились, в животе неприятно кольнуло. Шаг в сторону. Нет. Осторожно обратно. Снова не получается. Есть, есть что-то! При чем здесь уменьшение веса, экая наивность. Это же могучий прилив сил, желание взлететь!

А кто посмел перечить Дарвину и распорядиться, что биологическая эволюция рода человеческого достигла идеала и потому отменяется? Да вовсе нет, просто у человека разумного она должна идти под контролем разума.

Хотелось высоко подпрыгнуть и зависнуть в воздухе. Он действительно подпрыгнул и, махнув женщине рукой, выкрикнул что-то удивленно-восторженное.

Леонид Кудрявцев

ОЗЕРО

Над черными громадами домов висела бледная луна. Призрак вышел из-за угла, загородив дорогу.

Прохор остановился и засунул руки в карманы.

Очень мило! Эдакий некрупный призрак в плаще и помятой шляпе, с худым лицом и небритым подбородком. Да к тому же еще и нетрезвый… В конце концов это могло продолжаться долго, а терпение у Прохора не железное.

— Ну, ты… — сказал он. — Чего надо? Иди, иди, у тебя свои дела, у меня свои.

Призрак что-то невнятно промычал и, ударив себя кулаком в грудь, исчез в стене ближайшего дома. Прохор пожал плечами и пошлепал дальше, тщательно выбирая дорогу.

Вдалеке противно кричал птеродактиль.

Ветер шевельнул волосы, принеся с собой мгновенное облегчение, и тут же стих. На ближайшей крыше два призрака обнимались и целовались, прекращая это милое занятие только для того, чтобы вволю поикать.

Он свернул в проходной двор, долго карабкался по кучам мусора, битого стекла и два раза чуть не упал. Сперва поскользнувшись на какой-то липкой и вонючей дряни, а потом — когда под ним рассыпалась горка битой черепицы. Серые тени перебегали дорогу. А в конце пути с крыши дома, возле которого он проходил, упал кирпич и с треском разлетелся на мелкие кусочки.

Все же он дошел и долго возился с дверным замком, который ни за что не хотел открываться. Очевидно, заклинило.

Наконец ключ повернулся, дверь со скрипом отворилась, и Пробор, ругаясь самыми последними словами, вошел в дом.

Он прошел длинным, неосвещенным коридором мимо комнаты Профессора, из которой доносилось пощелкивание и пахло серой, мимо комнаты Торгаша, где было тихо. Неожиданно

обернувшись, увидел, как из логова Торгаша выскользнуло что-то серое, расплывчатое и, быстро-быстро пробежав по коридору, вдруг пропало.

Усмехнувшись, Прохор вошел в свою комнату и, мягко прикрыв дверь, остановился, нащупывая в кармане спички.

Он зажег стоявшую на столе свечу, отпил из помятого бидончика пару глотков воды и, стряхнув с усов капли, стал растапливать печку. Когда “буржуйка” весело загудела, сел к ней спиной и некоторое время глядел на Кроху, который спал, приоткрыв рот, и тихонько посапывал. На правой щеке у него отделился кусок кожи, и виднелось черное мясо. Прохор перевел взгляд на Пэт. Она лежала, свернувшись клубком, подложив под щеку узкую ладонь. Дальше, возле самой стены, раскинув полные руки, спал Март. Круглый живот его то вздымался, то опадал.

Вздрогнув, Прохор подошел к окну и долго смотрел на ночной город. Где-то далеко, кварталов за пять, полыхало зарево — то ли пожар, то ли призраки веселились.

Прохору стало тоскливо. Он подумал о том, что когда-нибудь все это кончится, надо только терпеть, стиснуть зубы и надеяться на лучшее, потому что хуже уже некуда. А еще он немного удивился своему такому долгому терпению. И наверное, в этом удивлении была гордость, потому что мало кто столько вытерпит, а он вот смог. Главное быть спокойным и знать — так и должно быть, слепо верить, что все это рано или поздно кончится.

Он повесил пальто на гвоздик, разгрузил карманы и, оглядев внушительную кучку картошки, подумал, что пальто у него действительно замечательное, а особенно карманы, в которые можно спрятать все, что угодно…

Подождав, пока догорят дрова, он положил на угли картошку и прикрыл ее золой. А сам сел возле “буржуйки” и грелся, покуривая заплесневелую сигарету. Он с наслаждением вдыхал сладковатый дым, думал о том, что надо бы достать Марту хорошее пальто и лучше бы с такими же замечательными карманами, как у него… А Кроху придется отдать призракам, никуда не денешься. Он еще много о чем думал… Например, о том, что в соседнем доме раньше жила лопоухая девчонка, которая однажды остановила его, тогда еще несмышленого балбеса, на улице и сказала, что любит. Без всяких вступлений подошла, сказала: “Я тебя люблю” и стала с любопытством ждать, что же он ответит. А он от неожиданности растерялся, выдавил из себя: “Даже так?” и бросился от нее бежать, как от морского чудовища.

Интересно, где она теперь? Кто знает? Может, сидит точно так же у печки и вспоминает о том, как однажды призналась в любви одному юному придурку и как он позорно при этом струсил? Тут он подумал, что этого не может быть. Скорее всего, она превратилась в серую тень и шастает по ночному городу. А может, подалась к призракам? Скорее всего…

А потом проверил картошку, которая уже испеклась, и, вытащив ее из печки, разложил на четыре кучки. Замер, прикидывая, кого будить первым. Но тут Март дрыгнул ногой во сне, и нога неожиданно прошла сквозь стену, очевидно, высунувшись на улицу. И пока Прохор с изумлением на все это глядел, Март вытащил ногу и поджал под себя.