Ветер надежд
Шрифт:
— Я не возражаю, произведите, пожалуйста, повторную проверку камню, а я выпишу в бухгалтерию разрешение на выдачу денег.
Он черканул небольшую записку и передал её оценщику. Мы вернулись обратно. Повторная экспертиза заняла несколько минут, видимо он просто проверял, не подменил ли я камень, когда он был у меня. Убедившись, что всё нормально, он передал мне записку и объяснил, как пройти в бухгалтерию за деньгами. Передавая её мне, он неожиданно сказал:
— Сколько лет работаю, а такой изумительный изумруд вижу второй раз в жизни.
— Спасибо, ответил я, и добавил, — а алмазы и сапфиры, вы тоже принимаете?
— Конечно.
— Тогда я к вам непременно загляну, как только кончатся деньги, — и с этими словами я отправился в бухгалтерию.
Вика была дома, когда я вернулся. Сидя за компьютером, она что-то писала. Увидев меня, она закрыла программу и спросила:
— Как дела?
— Все нормально. Артур остался прибираться дома. Слушай, ты у него когда-нибудь была?
— Нет, а что?
— Теперь я понимаю, что он действительно фанат компьютерного мира. Вся комната забита запчастями, словно это мастерская по ремонту. Но зато ты бы видела его кухню. Полный порядок.
— А как поход в ломбард, удался?
— Конечно.
— Правда и за сколько?
— А ты как думаешь?
— Я не знаю.
— Хоть приблизительно.
— Тысяч десять дали, — она посмотрела на меня и добавила, — пятнадцать, я угадала?
— Почти, — я достал пачки денег и выложил их на стол.
Вика, никогда раньше не видевшая такую огромную сумму денег, и от неожиданности открыла рот, не в силах что-либо сказать. Наконец она спросила:
— Сколько же здесь?
— Без малого пятьдесят тысяч баксов.
— Слушай, сколько же тогда будут стоять камни большего размера?
— Не знаю, может больше ста тысяч. Не зря я говорил, что мы сможем купить себе и Мерседесы и всё что угодно.
Вика бросилась ко мне на шею и повисла на ней, визжа от радости.
— Вика, я то тут при чем. Это Фейнхотен наш благодетель, а не я.
— Это не важно кто. Главное, что мы теперь сможем с тобой попутешествовать по всему миру, увидеть другие страны и города. И знаешь, что мне хочется больше всего?
— Что?
— Съездить в ту деревушку в Финляндии, о которой ты мне рассказывал, и где мы были с тобой в прошлой жизни, о которой ты помнишь, а я нет.
— Ты знаешь, я с тобой согласен, туда я точно съездил бы еще раз, — я поцеловал её и осторожно опустил на пол.
— Пойду, разменяю деньги, а ты позвони Артуру и скажи, чтобы приехал, надо поделить деньги и вообще поговорить, что будем делать с камнями. Сразу все реализовывать опасно, поэтому лучше посовещаться.
— Хорошо, только ты не долго. Да я забыла тебе сказать, пока тебя не было, звонил участковый и напомнил, чтобы ты пришел к нему как обещал в 19–30.
— Хорошо, я пошел, — я посмотрел на время, было, начало шестого, — блин ни то не се.
— Ты о чем?
— Ладно, я разменяю деньги и приду поесть, а потом схожу к этому Селезневу, так кажется его фамилия, а ты скажи Артуру, пусть
— Лучше к одиннадцати.
— Как скажешь.
Визит к участковому, как я предполагал, должен был занять не больше получаса. Собственно говоря, написать заявление и все, однако на деле все вышло иначе.
Комната, в которой располагалась приемная, раньше была помещением опорного пункта порядка. В нем собирались дружинники, получали повязки и инструкции и расходились по объектам. С тех пор как их упразднили, помещение передали ветеранам войны, а участковому выделили для приема небольшую комнату, которая, по всей видимости, была кухней, так как примыкала к туалету, а само помещение являло собой жилую трехкомнатную квартиру на первом этаже жилого дома.
Участковый сидел за столом и строчил документы на обычной пишущей машинке. Стена позади него была увешана приказами и распоряжениями, а напротив находился стенд, на котором висели фотографии. Надпись гласила «Их разыскивает милиция». Ощущение было такое, словно я окунулся в мир социализма в году так семидесятом, не хватало еще портрета Брежнева. Я обернулся, прямо над дверью висел портрет Президента.
Однако, подумал я, обстановка очень располагающая для беседы. Я поздоровался.
— Вижу скепсис во взгляде.
— Это плохо или хорошо? — спросил я, решив занять дружескую позицию в разговоре.
— Смотря как смотреть. Если по поводу нехватки техники, — и он показал рукой на пишущую машинку, — то это хорошо, а если, он демонстративно сдвинул брови, что, в общем, не говорило о суровости взгляда, и посмотрел в сторону двери, намекая на висящий портрет, — то мы всё-таки государственная служба. Государственная подчеркиваю, а, следовательно, должны уважать руководителей государства. Понятно вам?
— Я разве против. У меня на прежней работе, у напарника в шкафчике для личных вещей, тоже портрет президента висит, правда Ельцина, и ничего, ему нравится. Кто бы против, но не я. А у вас в кабинете, сам Господь велел. Вы же не икону повесили, правда? — улыбаясь, ответил я.
— Согласен, хотя по-прежнему чувствую в ваших словах долю скептицизма.
— Уверяю нисколько, а кроме того, это не уголовно наказуемо, не так ли?
— Это верно.
Он вынул из машинки лист бумаги и положил его перед собой. Потом внимательно прочел и сказал:
— Как говорится, вернемся к нашим «баранам», точнее, причинам вашего исчезновения и как следствие этого, заявления от вашей дочери, что повлекло за собой объявления вас и вашей жены, как пропавших безвести. Я правильно выразился?
— Совершенно верно.
— А раз так, и памятуя ваши высказывания на сей счет, то я вот тут к вашему приходу приготовил бумажку, чтобы особо вас не задерживать, — он протянул мне лист бумаги, который он перед этим напечатал, и добавил, — извольте ознакомиться, и если согласны с написанным, расписаться.