Ветер надежды
Шрифт:
– - Ах! Простите-простите ясновельможный пан Моровский. Я не хотела...
– - Бог простит, а я вас прощаю.
– - Адам, ну хватит кукситься. Ну, улыбнитесь! Стоит ли обижаться на подобные глупости? Я ведь уже извинилась. И почему это вы не развлекаете нас? Я не про это ваше пение. Ну, хотя бы рассказали нам что-нибудь.
– - Я не француз, мадам. Кроме знания языка мне не хватает еще очень многого. А вы... Видимо вы уже слишком давно живете на родине Дюма, и потому привыкли к повышенной галантности здешних кавалеров. Мы американцы не любим,
'Вот прицепились-то ко мне, тусовщицы хреновы! Все-то им, понимаешь, нужно вызнать. В каждый чугунок залезть. А вот хрен вам будущие подпольщицы! И чтобы вы больше не докапывались ко мне, я тут мачо изображать стану. Типа - 'скажет, как отрежет'. Угу...'.
– - Соня, да не приставай ты к человеку. Ты и так уже все испортила. Теперь нашего спасителя не разговорить.
– - Фи, мон шер... Адам, нам по пути нужно будет на пару минут заехать в редакцию журнала 'Итеб'. Это по пути. Вон там, через три дома остановите, пожалуйста.
– - Здесь?
– - Да-да, здесь. Чуть ближе к крыльцу. Я скоро приду, не скучайте.
– - У вас пять минут и ни минутой больше, я очень спешу. Опоздаете на две минуты, пойдете пешком.
– - Фи!
Софья, фыркнув, убежала по ступенькам. А Павла осталась в машине вместе с Оболенской. Мысли разведчика крутились вокруг фашистской оккупации Парижа.
'Эх! Заминировать бы здесь, те здания, где Гестапо засядет. Жаль нельзя! Ни тех зданий я не знаю, да и людей кучу за эти диверсии на виселицу отправят. Мдя-я. Надо бы, кстати, повспоминать здешние шлягеры, и заставить себя напевать именно их. А то снова засыплюсь на этом. Как там у Пиаф - 'Пардон муа се капри денфа. Пардом муа ревиенс ком аван...'. Хм нет, это точно не Пиаф, это вроде бы Матье в 70-х пела. Да и не знаю я тех песен, и слова у них трудные, кроме некоторых. 'Чао Бамбино. Сорри!'. Угу...'.
Напряженное молчание раздражало, и Оболенская первой задала вопрос примиряющим тоном.
– - Адам, а вы ведь скорее поляк, нежели 'янки', почему вы называете себя американцем?
– - Я, скорее человек, который очень не любит делить людей по цвету глаз, волос, кожи, а также по месту их рождения и языку.
– - Мы тоже не расисты. Но где вы родились? Если это не секрет, конечно...
– - Я родился в Швеции, в семье русской польки и русского немца, а потом жил в разных странах.
– - А вы любите Польшу?
– - Так же как, и Германию, и Россию, вместе с Америкой и Канадой.
– - А в каком городе вы сейчас живете?
– - Сейчас... ни в каком. Раньше жил в Чикаго.
'Угу. Почти не вру. Целых три дня мы там прожили с Терновским. Если считать с Харькова, то этого даже много. Только в Саки я непрерывно пожила почти с неделю, но там была общага-гостиница. Да и не считать же своим домом
– - Если можете, расскажите, пожалуйста, чем вы занимались в Штатах?
– - Гм. Работал на разных работах... Последние несколько лет я, так сказать, 'вольный художник'. Участвовал в разных соревнованиях, лазил по горам. Можете считать меня 'прожигателем жизни', но я сам зарабатываю себе на жизнь и на все свои чудачества.
– - Тут вам нечему стыдиться. Одному в чужой стране бывает нелегко, и я вас отлично понимаю. А где живут ваши родители?
– - Они умерли...
– - Простите, я не хотела...
– - Ничего.
'И сейчас я ей не вру. Да мама Павла Колуна еще жива. Но к моменту моего перехода в этот мир мои настоящие родители наверняка уже давно умерли. И сейчас, даже если они и живы, то я никогда не встречу и не узнаю их. Не заслужила я себе семьи, не заслужила... Вот поэтому единственными моими родными в этой заново подаренной жизни стали Иваныч и Михалыч. Два человека, без возражений и условий принявшие на себя заботу о моей буйной головушке. И еще тетя Нина. Вот ее я, наверное, смогла бы здесь сыскать...'.
Молчание снова слегка затянулось, каждый из них думал о своем. Вики жалела этого хмурого юношу, оставшегося без родных и домашнего уюта. А Павла, встряхнувшись от самобичеваний, жалела Вики, даже не догадывающуюся о своем трагическом конце, одновременно борясь с сильным желанием все ей рассказать. В тишине задняя дверца машины резко хлопнула, и салон чуть качнулся от добавления вернувшегося пассажира. Вместе с появлением Сони ушла и тишина.
– - Фу-ух! Все сделала, можем ехать.
– - Покажи, что там у тебя?
– - Погоди не смотри, я скоро сама все тебе представлю. А пока...
В зеркале мелькнул хитрый взгляд, и наигранно раскаивающийся голос произнес с примирительными нотками
– - Адам.
– - Адам... Ну, не будьте вы таким букой. Вы ведь уже простили меня. Правда? Вы можете рассказать нам сейчас что-нибудь о себе?
– - Соня, Адам уже рассказал мне, что он спортсмен и скалолаз.
– - И это все?!
– - Разве вам этого недостаточно? Или вам подать мою биографию в стихах?
– - Было бы неплохо! Ну, хотя бы расскажите, какими своими поступками вы гордитесь?
– - Вряд ли это можно назвать гордостью, просто я не стыжусь своих достижений.
– - Каких именно?!
– - Соня! Будь ты, пожалуйста, немного потактичнее с нашим спасителем. Что еще за допрос?!
– - Верочка не мешай мне. Я уверена, что мсье Адаму есть чем перед нами похвастаться, просто виной его молчаливости природная скромность и провинциальность. Так все-таки Адам, чего вы добились, выдающегося, а?