Ветер нашей свободы

Манило Лина

И это слово: "Конец".

31. В списках не значится

— Птичка! — зову, но она настолько глубоко задумалась о чем-то, что не докричаться. Так и знал, что нельзя на нее вываливать всю информацию махом. Еще сбежит от меня и моих проблем куда подальше. Идиот, какой же я идиот, честное слово. Вот никогда не умел обращаться с девушками.

— А? — встрепенувшись, спрашивает, глядя на меня огромными глазищами, расширившимися от страха. — Ты что-то сказал?

— Да я тут уже пять минут разоряюсь. Ты не слышишь,

что ли?

— Извини, — говорит и закрывает лицо руками. — Я все поняла. Ты не хочешь подвергать меня опасности, хочешь уберечь от какой-то неведомой беды, которая, кстати, может и не случиться. Рада, что ты мне открылся, ничего не скрыл. Спасибо тебе за это. Для меня твое доверие очень важно. Теперь скажи мне честно: ты меня бросишь? Правильно поняла тебя?

— В смысле? Где я тебя оставлю? Зачем?

— Ну, чтобы уберечь, — шепчет, а закрывающие лицо ладошки приглушают звук. — От беды.

Молчу, не зная, что сказать. Вчера вечером, когда ехал к ней из мастерской, пьяный и растерянный, готов был завершить наши отношения. Так, наверное, действительно было бы лучше — без меня ей было бы лучше. Зачем я такой нужен? Даже до того момента, как начала твориться вся эта хрень, моя жизнь была далека от идеала, а сейчас так тем более. Но смалодушничал, потому что, сидя на кухне и поедая приготовленную ее руками еду, понял, что только с ней хочу быть. А ночь, проведенная вместе с Птичкой, стала лишним тому доказательством. Из рая не убегают, находясь в здравом уме и твердой памяти, а я, вроде бы, пока еще дружу с головой.

Никогда не был трусом — меня довольно сложно запугать, и сейчас не собираюсь плясать под чью-то дудку. Не знаю, чего добивается мой "фанат", я не доставлю ему удовольствие и не брошу Агнию. Не дождется, козел.

— Совсем с ума сошла? Хотел бы уйти, не сидел бы тут и не пил кофе.

— Правда? — вижу, как один лихорадочно блестящий глаз выглядывает сквозь щель между пальцами.

— Я тебе когда-нибудь врал?

— Никогда.

— И с чего вдруг начал?

— Не знаю.

— Не выдумывай ерунду, хорошо? — пододвигаю стул ближе и кладу ее голову себе на плечо. Она больше не прикрывает лицо, только тихо всхлипывает. — И не плачь.

— Не буду, — уверяет, но чувствую, как ее плечи вздрагивают от тихих рыданий.

Мы сидим за столом, я глажу ее по спине, а из головы не идут мысли, что же делать дальше.

Арчи обещал позвонить знакомому компьютерному гению и с его помощью разыскать наши деньги. Роджер стоял на том, что нужно заявить в полицию, но лысый решил сам попытаться во всем разобраться. Не знаю, получится ли, но Арчи — упорный малый, ему море по колено. Особенно, если его хорошенько разозлить.

Я не знаю, кому так сильно насолил, но, чего бы мне это ни стоило, выясню.

* * *

— Думаете, это хорошая идея? Приехать сейчас сюда? — Роджер курит, вглядываясь в ночную тьму, и поглаживает бороду.

— Надо же выполнять свои обещания, — ухмыляется Арчи и слезает с мотоцикла.

Мы припарковались рядом с баром "Стопка" — неприметным полумаргинальным местом, пристанищем человеческих отбросов и разнообразных

криминальных элементов. Покосившаяся вывеска над входом, облупившаяся краска на стенах, закопченные окна. Толстомордый охранник у входа, скучающим взором обводит улицу вокруг. По глазам амбала легко заметить, что пьянство на рабочем месте для него — обычное дело. Я ни разу здесь не был, но Арчи убеждает, что внутри это место еще более мерзкое, чем снаружи.

Железная, выкрашенная в лихорадочный оттенок синего, дверь "Стопки" со скрипом открывается, выпуская на свободу клубы табачного дыма и запах застарелого перегара. Следом, в сизом облаке, на свет появляется компания каких-то алкоголиков. Три мужика и женщина неприятной наружности, с громким каркающим смехом, располагаются у входа и, о чем-то оживленно беседуя, закуривают. Отворачиваюсь, не в силах дальше наблюдать за тем, как алкашня по очереди, перемежая свою речь сальными остротами и матерными словесными оборотами, тискают женщину. Она заливисто, даже кокетливо, смеется, осыпая кавалеров поцелуями и ласками.

— Смотрите, — Роджер указывает в сторону расшалившейся компании. — Они прямо здесь групповуху решили устроить. Ну, точно какие-то животные.

— Они даже хуже, — кривится Арчи и сплевывает на загаженный асфальт. — Мы, конечно, тоже не облико морале, но не до такой же степени.

— Вот, Арчи, не подвяжешь с алкомарафонами и беспорядочными половыми связями, и тебя ждет такая же участь, — хохочет Роджер.

— Иди нахрен.

Я не поворачиваюсь, потому что на месте этой пьяной женщины мне мерещится мать. Она ходила в это место, судя по сумме долга, регулярно и, вполне вероятно, точно также тискалась со всяким отребьем.

От этой воображаемой картины чувствую, как внутри закипает гнев — он клубится в сознании чёрной тучей. Знаю это состояние — обычно, темная, непроглядная пелена заволакивает, лишает рассудка, провоцирует. Ненавижу себя в такие моменты, но успокоиться очень трудно.

— Эй, Фил, тормози! — до слуха доходят слова друга, будто нас отделяет толстая бетонная стена. Ощущаю, как кто-то тормошит меня за плечи, бьет по щекам, пытаясь привести в чувства. — Не стоят они этого, уймись!

Постепенно мрак рассеивается, и медленно прихожу в себя. Первым возвращается слух, потом обоняние, последним — зрение. Дышать пока ещё тяжело, но больше не чувствую тяжесть, а значит, приступ миновал и, возможно, сегодня никто не пострадает.

— Ты меня испугал, приятель, — облегченно вздыхает Арчи, а, стоящий рядом, Роджер тревожно смотрит на меня.

Такие приступы — редкость в последнее время, но они могут принести за собой поистине разрушающие последствия. С возрастом научился хоть немного их контролировать, но сейчас, когда столько проблем навалилось разом, все сложнее обуздать себя.

— Может, не пойдешь внутрь? — суетится рядом лысый. — Ну их в пень! Сами справимся.

— Нет уж, — решительно машу головой. — Во-первых, я не инвалид. Во-вторых, если кому и нужно туда идти, так только мне. Изначально был против, чтобы вы туда лезли, обо мне и разговора быть не может — пойду и это не обсуждается!