Ветер с моря
Шрифт:
— Что ты делаешь? — спросил он.
— В комнате было душно, я просто задыхалась. Люсьен прошел к комнату.
— Оставь. Иди сюда, ко мне.
Он казался странным до безумия: полуодетый, в расстегнутой рубашке, будто только что проснулся. Но мгновение Изабелле показалось, что он снова стал тем Люсьеном, которого она спасла: обаятельным и бесцеремонным. Дрожь пробежала по ее телу. Изабелла закрыла окно наполовину, но не сдвинулась с места.
Он повторил:
— Иди сюда, ко мне.
— Нет.
Изабелла хотела повернуться к Люсьену спиной, но, шагнув вперед, Люсьен
— Раздевайся.
— Что? Нет!
Изабелла попятилась, но Люсьен не отступал от нее.
— Раздевайся.
— Ты сошел с ума.
Она отступила еще на шаг и оказалась за софой.
— Ты слышала, что я сказал, или мне это сделать за тебя?
Люсьен загнал ее в угол между изголовьем софы и стеной. Оставалось только бороться с ним, а она уже знала, как силен Люсьен. Очень медленно, чтобы выиграть время, она начала расстегивать ворот платья.
Люсьен нетерпеливо оттолкнул руки Изабеллы и расстегнул лиф платья до талии. Глаза его, казалось, пожирали ее белую шею, округлость груди над глубоким вырезом рубашки. Но он не дотрагивался до нее. Изабелла прижалась к стене, скованная ужасом. Что было у него на уме? Что он собирается делать? Потом Люсьен протянул руку и нежно, с задумчивым видом, провел по ее лицу, шее, груди.
— Ты принадлежишь мне, — шептал он. — Я никогда не отдам тебя, никогда. — Люсьен придвинулся ближе, и Изабелла почувствовала его дыхание на своей щеке, потом вдруг снаружи послышался какой-то шум и…
Люсьен резко поднял голову и отпрянул от Изабеллы. Перемена в его поведении была такой неожиданной, будто чья-то злая воля обрела над ним власть.
— Кто это? — спросила Изабелла. — Доктор Риваж?
— Да, он здесь, — прошептал Люсьен, — он вернулся. — Потом, словно стряхивая с себя наваждение, хрипло сказал: — Лучше застегнись. — И вышел, захлопнув за собой дверь.
С минуту она не могла пошевелиться, обессилевшая после схлынувшего напряжения. Потом подошла к умывальнику, намочила полотенце и вытерла лицо, шею и грудь, стирая прикосновение его рук, все еще подрагивая. Потом застегнула платье. Не помешает ли Роберту неожиданный приезд Риважа прийти за ней? Не придется ли ему изменить свои планы? Ей стало плохо при этой мысли, но она ничего не могла поделать, ей оставалось только ждать и надеяться.
Люсьен поспешно сбежал вниз по лестнице и столкнулся с Роже. Тот нес поднос в комнату Изабеллы. Горячий суп расплескался, а хлебец упал на ступеньку.
— Ты что, не видишь, куда идешь, чурбан неотесанный? — завопил Люсьен.
— Опять тебе дали от ворот поворот, а? — злобно пробормотал повар, поднимая хлебец. — Не надейся, у нее уже есть дружок.
Люсьен остановился и обернулся к повару.
— Что? Что ты говоришь?
— Я видел вчера поздно вечером, как он спускался из ее окна.
— Кого видел? Как он выглядел?
Роже пожал плечами.
— Откуда я знаю? Было темно. Просто мужчина, крестьянин с виду. Я не мог разглядеть.
Он проследовал мимо Люсьена со своим подносом, а
Люсьен был так доволен собой, что сразу же отправился искать Риважа, чтобы сообщить хорошие новости. Риваж находился в центральной комнате старого замка, где когда-то собиралась семья, где дети усаживались у ног отца, когда он читал им, где Изабелла научилась играть на клавикордах, где мать учила ее петь английские баллады. Теперь комната выглядела запущенной, большая часть красивой мебели исчезла, ставни были наполовину закрыты, будто нынешний хозяин предпочитал жить в полумраке, прячась от мира. Он сидел за огромным письменным столом, просматривая донесения, которые поступали к нему со всех концов страны. Свет затененной свечи поблескивал на двух лежащих у него под рукой серебряных пистолетах со взведенными курками.
Риваж не поднимал глаз, пока Люсьен с жаром рассказывал всю историю. Только когда молодой человек закончил, он отложил перо и откинулся в кресле.
— Кто рассказал тебе это?
— Роже Дюфур.
— Дюфур — дурак и слишком много пьет. Это ты сообразил? Если бы он не был отличным поваром, я бы уже давно выгнал его. К ночи он обычно пьян. Если бы он увидел гориллу с двумя головами, меня и это не удивило бы.
— Но вы не понимаете…
— Я понимаю, что Роберт Эрмитейдж умный человек и не должен вести себя так глупо. Ты знаешь, мой дорогой, — продолжал он в лениво-презрительной манере, — иногда я сомневаюсь, не сыграла ли со мной шутку та молодая женщина с Мартиники, имени которой я даже не помню, и не прислала ли ко мне одного из своих ублюдков, а я имел глупость ей поверить.
Румянец залил лицо Люсьена.
— Вы знаете, что это не так. Вы знаете, что моя мать не солгала.
— Знаю? Может быть. Иди, расставляй сторожей, если хочешь выставить себя дураком, и, ради Бога, оденься прилично, а то ходишь, как оборванец.
Риваж снова взял перо, а Люсьен продолжал смотреть на отца, которого разыскивал с такой надеждой. Да, он снабжал его деньгами, давал ему поручения, поощрял его честолюбие, но ни разу не признал, не показал ни словом, ни взглядом, что Люсьен для него значит больше, чем какой-то нищий попрошайка из далекого прошлого. А Люсьен страстно хотел заслужить его похвалу, проявить себя, услышать, как однажды тот с гордостью скажет: «Это мой сын». Люсьен посмотрел на Риважа со смешанным чувством любви и отчаяния и вышел из комнаты. Он пойдет своим путем, поступит, как считает нужным, и будет молиться, чтобы на этот раз его ожидания оправдались.