Ветер с моря
Шрифт:
Изабелла завороженно смотрела на него, вспоминая описание этого человека, которое дал ей Люсьен на берегу моря в Кенте. Небольшого роста, с прямыми черными волосами, почти незаметный, пока не увидишь его глаза и не услышишь, как он говорит. На Бонапарте был простой зеленый мундир с белыми отворотами, тогда как его маршалы шли за ним, разряженные в пурпур и золото, с орденами, украшенными драгоценными камнями.
Приблизившись к ним, Бонапарт остановился, пристально глядя на Роберта проницательными глазами под нахмуренными
— Я вас знаю, не так ли, виконт! — сказал он голосом, в котором слышались скрипучие нотки. — Насколько я помню, вы причинили нам много хлопот с договором: слово здесь, фраза там. Талейран был вами недоволен, друг мой, — продолжал он, подчеркивая каждое слово нажимом короткого толстого пальца, направленного в грудь Роберта. — Ему не нравится, что упрямый англичанин поставил его в затруднительное положение.
— Прошу прощения, сэр, если мое усердие оказалось нежелательным, но гораздо лучше позаботиться о точной формулировке, чтобы потом не возникло разногласий.
— Вы, конечно, сделали все возможное, чтобы предотвратить это, — сухо заметил Бонапарт и повернулся к Изабелле. — Эта леди ваша жена?
— Да, генерал, в девичестве Изабелла де Совиньи.
— Совиньи, Совиньи… Почему эта фамилия мне так знакома? — Потом он щелкнул пальцами. — Вспомнил, мой врач, доктор Анри Риваж де Совиньи, очень умный малый, не так давно вылечил меня. Жаль, что его здесь нет сегодня, он не любит светских приемов. Может быть, это ваш отец, мадам?
— Мой отец погиб на гильотине, — сказала потрясенная Изабелла.
На мгновение вид у Бонапарта стал ошеломленным.
— Это часть прошлого, мадам, прошлого, которое мы теперь должны научиться забывать и не возвращаться к нему. Позвольте мне быть первым, кто приветствует вас по возвращении в Париж, возрождающийся из пепла к новой жизни.
— Благодарю вас, сэр, быстро сказал Роберт, видя возмущенное лицо своей жены и опасаясь того, что она может выпалить в следующую минуту. — Мы чрезвычайно счастливы находиться здесь в такое знаменательное время.
— Хорошо, хорошо, — Бонапарт одарил их беглой улыбкой, которая могла быть и очень искренней, но могла и многое скрывать, и пошел дальше.
— Ты слышал, что он сказал? — голос Изабеллы был полон негодования. — Анри Риваж предал моего отца, отправил его на смерть, и то же самое сделал бы с нами, если бы мы не убежали, а теперь не только завоевал доверие этого… этого узурпатора, но и украл наше имя и наследство Ги.
На них стали поглядывать, и Роберт отвел жену в сторону.
— Будь осторожна, моя дорогая, думай, что говоришь. И у стен есть уши, а Анри Риваж не единственный, кто пользуется плодами своего предательства. Сейчас в Париже много других, подобных ему. Скажи спасибо, что сегодня его здесь нет и тебе не нужно с ним встречаться.
— Я ни минуты не осталась бы здесь, если бы это было возможно.
— Не сомневаюсь, но пока что нужно научиться такту.
— Ты так спокоен, так рассудителен, — вспылила Изабелла. — Если бы я могла, я бы закричала об этом во весь голос, я бы покрыла позором этого гнусного предателя!
— И где бы ты оказалась? В тюрьме или, по меньшей мере, тебя бы выслали из страны. А что касается меня, то у меня нет никакого желания ползти домой, поджав хвост, — шутливо заметил Роберт.
— О, Роберт! — воскликнула расстроенная Изабелла, но она не могла благодарно не улыбнуться мужу за попытку успокоить ее.
— Так-то лучше. Теперь пойдем выпьем шампанского и посмотрим, над чем можно посмеяться вместе. Сегодня здесь много смешного и вызывающего. Осколки утраченного мира.
Постепенно негодование Изабеллы утихло, и остаток вечера прошел довольно приятно. Они встретили своих лондонских знакомых. После разговора с Бонапартом Роберт задумался. Доктор Анри Риваж, по последним секретным донесениям, попавшим к нему, почти наверняка имел отношение к французской разведке, и на его счету было рекордное количество жертв среди роялистов и других инакомыслящих, которых он выдавал полиции. Париж, внешне спокойный и такой веселый и гостеприимный, был полон темных интриг.
Роберт провел год в Сорбонне вместе с одним из своих кузенов, когда ему было семнадцать лет. Тогда революция лишь темной тенью маячила на горизонте. Он хорошо знал старый город, с его университетом и Латинским кварталом, с узкими улочками, где крыши домов почти соприкасаются, где люди живут всю жизнь в мансардах и на чердаках, — старинные, красивые и большей частью злачные места. Когда Изабелле надоели элегантные магазины улицы Риволи, вереницы фешенебельных экипажей на Елисейских полях и в Булонском лесу, Роберт водил ее по улицам, связанным с именами поэтов и писателей, показывая темные переулки, где Франсуа Вийон провел свою нищую, но яркую жизнь, вечно с пустыми карманами, то оказываясь в тюрьме, то выходя из нее, писал свои остроумные едкие стихи, дом, где Абеляр поклонялся Элоизе, сочиняя лирические стихотворения, проникнутые неистовой трагической любовью.
…Вот эта роза! Для самой любви
Она цветок изобретенный.
Ведь в этом мире ею, посмотри,
Захвачен в плен любой влюбленный.
— Откуда ты все это знаешь? — с любопытством спросила Изабелла, и Роберт рассмеялся.
— Результат неправильно проведенной юности. Стихи ученых мужей средневековья были частью курса наук.
Изабелла была счастлива, что между ними так много общего, и ослепительный образ Люсьена начал меркнуть.