Ветер с океана
Шрифт:
— Ужасная! Ночью иду домой, дрожу от каждого шороха.
— Со мной не боитесь?
— С вами я побаиваюсь другого.
Если бы она не сказала так, он вежливо довел бы ее до дому, чинно раскланялся. Вдруг озлившись, он схватил ее, стал целовать. Она вырвалась, побежала вперед.:
Он молча смотрел ей вслед. Болван, дубина безмозглая! На старуху польстился. Нужна тебе старуха! Он зашагал назад, удивляясь и негодуя. Вот уж невозможная баба, отбивалась, будто ее душили. Радуйся, что молодой парень тобой увлекся, ноги мне целовать надо, а не отбиваться, дуреха ты!
У дома, где мелькали тени, он остановился. Сдурел,
Он побежал обратно по темному переулку. Липы шумели раскидистыми кронами. Он остановился, прислушался. Издалека донеслось испуганное восклицание. Он кинулся на крик. К Анне Игнатьевне приставали два подвыпивших парня, один низенький, другой повыше. Высокий схватил ее за руку, она вырывалась.
— Ладно, не кочевряжься, мы хорошие! — услышал Миша пьяный голос. — Ну, поцелуем, ну, обнимем, пятна не останется!
— Пустите, я позову на помощь! — крикнула она и вырвала руку.
Она побежала, они, захохотав; припустились за ней. Миша нагнал низенького, ударил его в плечо. Парень пошатнулся, позвал товарища.
— Наших бьют! — закричал высокий, оставив Анну Игнатьевну. — Что такое? Кто позволил?
Он бросился на Мишу. Миша едва успел ответить на удар, как налетевший низенький боднул его головой. Миша пошатнулся, низенький ударил кулаком в живот. Охнув от боли, Миша свалил низенького на землю; Теперь остался один высокий, он после крепкого удара отступил. Миша услышал отчаянный крик Анны Игнатьевны — низенький выхватил нож, она, вцепившись в его руку, пыталась не пустить его к Мише. Миша с такой яростью вывернул локоть нападавшего, что тот, завопив, выронил нож и опять повалился на землю. Миша ударил его ногой, схватил нож и кинулся на высокого — в руке у того тоже сверкнуло лезвие. Высокий помчался к ближайшему разрушенному зданию, за ним удрал и вскочивший второй. Миша кинулся было вслед, но Анна Игнатьевна обхватила его и твердила:
— Не пущу! Не пущу!
И лишь почувствовав, что ярость в нем утихает, она перестала кричать: «Не пущу!» и разжала руки. Миша со смехом показал трофей:
— Храбрецы! К одинокой женщине сильны разбежаться, а мужика побоялись.
— Выбросьте эту мерзость! — с содроганием попросила она.
— И не подумаю! Или на память оставлю, или в милицию занесу. — Он взял ее под руку, заглянул в лицо. — А вам не везет, Анна Игнатьевна! От меня убегали, а на кого угодили? Как же теперь прикажете мне держаться?
— Проводите меня, Миша. Одна я и шагу побоюсь сделать. От пережитого испуга она ослабела, шла медленно. Они приблизились к большому дому.
— Вот те на! — сказал Миша с удивлением. — Знакомое местечко! Тут же Тимофеевы хоромы.
— Тимофей — мой сосед.
— Ах, вот оно что! Что же он вас не встретил? Он же всегда встречает с завода соседку — вас, вероятно.
— Он сегодня провожает в море Шмыгова. А я сказала, что дойду с друзьями без приключений.
— И, точно, дошли. Правда, не с друзьями, да и приключения были.
Она поднималась с трудом, на каждом этаже отдыхала. Перед дверью ее квартиры он сказал:
— Бледны вы — страх! Не вызвать ли врача?
Она покачала головой, силилась улыбнуться, но дрожащие губы не складывались в улыбку.
— Тогда поднимите дочку, пусть заварит чаю покрепче.
— Варя выпросилась ночевать к подруге.
— Может, остаться? Нехорошо покидать вас
Она кивнула.
— Посидите несколько минут, я успокоюсь…
— Я не тороплюсь, можете не волноваться. Да придите же в себя!
Он дружески положил ей руку на плечо. Рука была в крови.
— Вы ранены! — вскрикнула она. — Боже мой, вы ранены!
— Не моя, того низенького. Он поранил себя, когда я вырывал нож.
Она протерла ему полотенцем руку. Раны на руке не было. Она с облегчением сказала:
— Я не простила бы себе, если бы вы пострадали из-за меня. А теперь, пожалуйста, уходите.
Он стоял и смотрел на нее, дыхание, у него опять стало неровным. Она хотела отойти. Он обнял ее, целовал лицо и шею. И сейчас у нее не было сил и не было желания отбиваться.
19
Он лежал, утомленный и довольный, и все говорил. Анна Игнатьевна положила руки под голову, смотрела в потолок. На потолке бегал зайчик от уличной лампы, лампа раскачивалась — опять с моря налетел ветер. А березка, выросшая на балконе, так перегибалась, что порой закрывала мятущейся кроной все окно. То, что произошло у Анны Игнатьевны с Мишей, было и хорошо, и плохо — она не знала, чего больше, хорошего или плохого.
Миша говорил о ней. Она покорила его с первого взгляда — он сказал с «первого глаза». Он закрывает глаза и видит, как она идет вдоль братских могил. После второй встречи дошло до того, что дня не проходило без мысли о ней. Про себя твердо постановил: добуду Анну! А что он задумает — все! Из-под земли достанет, из облака утянет!
— Ну, и как — добыл Анну? — спросила она.
Он захохотал, притянул ее к себе. Он делом доказывал, что добыл ее. А было непросто, ох, непросто — признавался он, счастливый. Как же она отваживала от себя! Но он знал — рано или поздно они подружатся. Такими парнями женщины не разбрасываются. Она ведь одинокая, а свято место пусто быть не должно.
— Вот как? Чем же ты заполнишь мою пустоту? В мужья себя предлагаешь, что ли?
Он смеялся еще счастливей. Зайчик на потолке уже не метался оголтело, а перебегал неспешно из края в край. И от того, где находился зайчик, мрак в комнате то густел, то разреживался. Временами Анна Игнатьевна отчетливо видела Мишино лицо, временами оно пропадало в темноте. Что общего между этим молодым шалопаем, бесцеремонно хвастающимся своими сердечными победами, и тем храбрецом, ринувшимся на двух хулиганов? Это были разные люди, она не могла соединить их, а соединить непременно надо было, иначе становилось совсем плохо.
Миша отсмеялся и заговорил. Что ж, Анна в жены подошла бы, да разницу в возрасте не перечеркнешь. От одних приятельских смешков изведешься.
— Спи, четвертый час! Разве можно так с женщиной говорить?
Он разволновался, ему не хотелось ее огорчать. Он привлек ее к себе, она отвела его руку.
Зайчик, покачиваясь на потолке, сумрачно, как лампада, озарял комнату. Балконная березка билась в окно, как огромная черная птица. Нет, он ничего не понимал, он все больше сбивался на игривый тон. Не надо же сердиться, Анечка, я же без обиды. Все, что нужно тебе — скажи только! Пыль буду сдувать с тебя, колесом вертеться вокруг, охраню так, что и близко никто не сунется! Такая уж судьба свободных парней — заполнять одиноким женщинам житейскую пустоту. Поддаемся требованиям жизни.