Ветер с океана
Шрифт:
Она все же нашла в себе силы сказать спокойно:
— О ком ты хлопочешь — себе или о Тимофее?
— О тебе! Раскрываю, какая ты есть.
Она медленно подняла на него глаза. Он запнулся, такая в них была мука. Он еще и догадываться не мог, что месяцы предстоящей разлуки будет помнить ее только такой — покорно принимающей оскорбления, побледневшей от внутренней боли. Его пронзило сострадание к ней. И если бы Анна Игнатьевна протянула руку, просто сказала бы что-то не очень злое, он целовал бы ее колени, просил прощения. Но она молчала, молчания он не снес.
— Так я ухожу, да?
— Да, уходи, — сказала она бесстрастно.
Он быстро спустился по лестнице, на улице перевел дух, постарался собрать растрепанные мысли. Дыхание наладилось, мысли не собирались. Ну и женщина! Радуйся, что распрощался с бабой-ягой! Вместо радости была обида, почти горе. Он вспомнил, как она ночью прижималась, какие слова говорила, хорошая, вся хорошая — он так и засыпал с мыслью: до чего хорошо! Он опять выругался. Ее побледневшее лицо, скорбные глаза терзали, он не мог уходить после такой ссоры. Он должен вернуться, он хочет, черт подери, понять, в чем виноват!
Он повернулся назад. Из-за угла показался Тимофей. Тимофей радостно закричал:
— Ко мне, Миша? Идем, чего стоишь! — Он потянул Мишу.
— К тебе. Собственно… не к тебе, а от тебя… от вас. Ночевал там. — Миша показал наверх.
— Вот и молодец, что нашел ключ. А я, Миша, загулял. Всю ночь с Сережей в его каюте… Отход задержался до утра, он меня не отпустил. Песни пели, истории говорили, Сережа столько всего помнит! Какой это друг, Миша! Ближе брата, вот что за человек! Четыре месяца его не увижу и вроде осиротел. А потом поедем вместе в Архангельск, он приглашает в гости.
Миша со злостью сказал:
— Ты со своим Шмыговым весело коротал ночку, а на Анну Игнатьевну напали двое хулиганов. А мог бы проводить ее домой — и не было бы неприятностей.
У Тимофея жалко перекосилось лицо. Он хотел что-то сказать и не сумел — глотнул невысказанное слово, как застрявший в горле ком. И тотчас же, так и не выговорив ничего, заспешил наверх. Миша преградил дорогу.
— Куда?
— Да, видишь… Помочь надо, — бессвязно бормотал Тимофей.
Он пытался юркнуть мимо Миши, тот опять не пустил. Бешенство новой волной захлестнуло его. Тимофей выдал себя и побледневшими щеками, и дрожащим голосом, и дрожащими руками. Все, что возмущало Мишу, вдруг воплотилось в Тимофее. Он ненавидел этого смешного, до жалости некрасивого человечка, казавшегося недавно почти блаженненьким, — счастливого соперника, как теперь определилось. Миша жаждал драки. Но Тимофей только с испугом смотрел на Мишу. Миша насмешливо объяснил:
— Помог я, раз уж тебя не оказалось. Хулиганов отшил, Анну успокоил. Все в порядке.
Тимофей слушал с таким напряжением, что некрасивое его лицо стало вовсе уродливым. «За одну бы рожу бить!» — с отвращением подумал Миша.
— Здорова, стало быть? — с трудом выговорил Тимофей.
— Повреждений нет. Чтобы не волновалась, провел ночку в ее комнате. Сторожил — последствий от страха не было…
Миша наклонился к Тимофею, издевательски заглянул в глаза.
Он уже готовился крикнуть: «Да, все было, все, а потом
Тимофей схватил Мишину рук, с благодарностью воскликнул:.
— Ох, Мишка, молодец ты! Варьки же дома нет, я запропал, она от переживаний бы заболела, кабы не ты! Ну, спасибо, спасибо!
— Постой! — Тимофей или притворился дурачком, или и вправду не понимал. — Ты погоди с благодарностью! Ты спроси, как я вел себя у нее? Разгадай-ка загадку?
Тимофей снова испугался.
— Миша, какие загадки? Чтоб ты чего плохого — не поверю! — А если не для нее плохо, а для тебя? Ты на ней жениться мечтаешь, а я, скажем… обдурил Анну. Тогда что?
Тимофей недоверчиво покачал головой.
— Не такой ты. Не будешь ее обдуривать.
— А если все-таки? — настаивал Миша. — Ты сообрази — ночь, испуганная женщина, я — слова всякие, обещания… И поддалась! Что тогда? Как спор решим — добром или по-другому?
— Врешь ты, Миша. Язвишь, что не позаботился один вечерок… И ты не такой, и Анна не такая. Не могло быть…
— Нет, а если было?
— Тогда скажу: спасибо, Миша! За тебя рад, за нее рад… Ответ был таким неожиданным, что Миша растерялся.
— Как понимать — рад?
—: Так и понимай — рад. Анна приблизит к себе только хорошего человека. Значит, ты хороший, и ей с тобой хорошо. Вот за это — спасибо, Миша!
Он говорил, опустив лицо, а потом поднял глаза. И Миша увидел жестокость и ненужность пытки, устроенной Тимофею.
— Прав ты, ничего не было, — сказал он смущенно. — Подразнить хотелось. Ладно, ты не сердись.
— Я знал, что шутишь, — с облегчением воскликнул Тимофей. — Обдурить! И чтобы ты? Никогда!
Миша прервал его:
— Условимся. Ты меня не видел, о происшествии не знаешь. Ей неудобно — как-никак в ее комнате ночевал, всякое можно подумать…
Миша удалился, не оглядываясь.
По дороге он вспомнил, что пропустил выход в залив, Куржак удивится и рассердится, старый рыбак ни опозданий, ни прогулов не признает. И вдруг стала нестерпимой мысль, что завтра он опять утром пойдет на прибрежный лов и опять вечером возвратится, и будет ходить по улицам, где ходит Анна Игнатьевна, возможно, и встретятся, надо будет вежливо поклониться, степенно пройти мимо… Негодование, почти отчаяние так бурно захлестнуло Мишу, что он вслух выругался, — на него с недоумением обернулся случайный прохожий, вероятно, отнес ругань к себе.
Миша резко повернул к «Океанрыбе», торопливо поднялся на второй этаж к брату.
Алексей удивленно приподнял брови, когда Миша вошел.
— Ты почему не в заливе? Погода сегодня хорошая. Миша без приглашения уселся в кресло.
— На улице хорошая, а во мне буря.
— Давай поговорим вечерком, — предложил брат. — Домашние дела лучше решать дома.
Миша отрицательно покачал головой.
— Пришел как проситель, разговор не домашний. Походатайствуй, чтобы меня срочно выпустили в океан. Надо месяца на три, на четыре покинуть сушу.