Ветер удачи(Повести)
Шрифт:
Кое-кто ломал голову: яхта? Зачем, что за блажь?
Но что могли знать эти люди? Они и ведать не ведали, как еще в мальчишеские годы его поразил таинственный вирус, принесший неизлечимую болезнь — вечную, тревожную любовь к морю. Они, конечно же, ничего не знали и о том, как он впервые увидел громадную рогатую раковину с мудреным названием. Эта раковина стояла на буфете в виде украшения.
Внутри она была окрашена в розовато-оранжевые тона, которые в глубине становились все насыщеннее и ярче. Края ее казались оплавленными в раскаленном тигле. Ее гладкая внутренняя поверхность блестела свежим гончарным
Раковину привезли откуда-то с Маскаренских островов, с берегов далекого Индийского океана.
С тех пор Маскаренские острова стали его мечтой. Ему грезились рощи кокосовых пальм, клонящихся над ослепительно желтыми песчаными отмелями, заросли бамбука, населенные неведомыми птицами, его преследовал запах ванили, которая, как ему сказали, растет там в изобилии, опутывая своими вьющимися стеблями молодые кофейные деревья. Ему даже казалось, что он чувствует на ощупь жесткость ее темно-зеленых листьев. Стоило к раковине приложить ухо, и он слышал шум океана.
В ее темном лабиринте рождались звуки, похожие на бесконечный гул наката, когда многотонные зеленоватые волны вдребезги разбиваются от острые коралловые рифы и белая пена, шипя и пузырясь, быстро тает на песке пляжей. Он замирал от волнения, когда прикасался ухом к холодной глянцевитой эмали.
А рядом со всем этим шла другая, обыденная жизнь со своими радостями и огорчениями.
У Святослава Владимировича была нелегкая трудовая юность. Потом был фронт, тяжелое ранение в ногу, после которого он всю жизнь прихрамывал.
Его мечта побывать на далеких островах в Индийском океане то отступала на задний план, почти забывалась, то с новой силой напоминала о себе.
Маврикий был для него не просто островом, одним из множества островов. Он мог бы вполне служить символом долготерпения и мужества. Когда здесь высадились первые поселенцы, вся земля вокруг была усеяна вулканическими бомбами. Потребовалось множество лет, чтобы разобрать дикое нагромождение камней, скатить их в море. До сих пор на острове сохранились пирамиды, сложенные поколениями земледельцев из этих самых вулканических бомб, — вечный памятник трудолюбию, свидетельство человеческих возможностей.
И земля отблагодарила людей щедростью плодоношения. Именно о ней он прочитал когда-то у Марка Твена знаменательные слова, будто господь бог вначале создал Маврикий, увидел, что это хорошо, и уж тогда по его подобию сотворил рай.
В те годы он еще не задумывался, насколько осуществимы его дерзкие замыслы. В конечном счете это было не так уж важно. Острова существовали в его воображении как бы сами по себе, перешагнув за грань реального.
После войны Святослав Владимирович окончил географический факультет педагогического института. И в этом, очевидно, тоже была своя закономерность.
Уже на последнем курсе он познакомился с Верой. Она была на шесть лет моложе его и заканчивала местное педучилище. Ее отличала спокойная, плавная походка и такой же спокойный, негромкий голос. В округлых чертах лица не было ничего резкого. Облик ее, казалось, был начисто лишен ярких индивидуальных черт.
Но первое впечатление было обманчивым. Веру нельзя было назвать красавицей, это точно, но и некрасивой ее никто
И он полюбил ее. По-настоящему. Навсегда.
— Мне всю жизнь не хватало веры, — пошутил он однажды. — Как видишь, я совсем не случайно выбрал тебя.
Вера была единственным человеком, которому он доверился до конца, кому поведал свои сокровенные мечты. Он ждал и боялся серьезного разговора, не зная, как она отнесется к нему.
— Наверное, это плохо, когда наша жизнь строится на случайностях, — серьезно ответила она. — Случайно увидел раковину, случайно услышал рассказ об островах, только вот, как выяснилось, не случайно встретился со мной. Так может показаться, если не знать тебя. Но я-то ведь хорошо знаю, милый, что у тебя все по-другому. Ты неистовый человек! И знаешь, я подумала: если ты так предан своей идее, то у меня, пожалуй, есть основание рассчитывать, что это твое постоянство в какой-то мере распространится и на меня…
Его длинные нервные пальцы осторожно коснулись ее щеки.
— Боюсь, что мне не всегда хватает последовательности, — вздохнул он, — хотя я и преуспел кое в чем.
— По-моему, тебе просто необходимо, чтобы впереди все было ясно, чтобы знать, чем заниматься сегодня, завтра, послезавтра…
— Неужели мы когда-нибудь действительно поплывем! — вырвалось у него.
— Мы — не думаю, а ты — почти убеждена. Я ведь страшная трусиха, и потом меня укачивает даже в автобусе. Но это совсем не главное. Поплывешь без меня. Ждала же Пенелопа своего Одиссея. Я понимаю так: тебе нужен не спутник, а единомышленник…
Потом началась работа в школе. Коллеги ценили его, относились с уважением, потому что считали его человеком незаурядным, начитанным, знающим свое дело. Его любили ученики за то, что он отдавал им все свободное время. Он не воспитывал их, а жил с ними одной жизнью, и авторитет его был непререкаем. Он учил их строить модели кораблей и ходил в походы, которые длились много дней.
Для того чтобы возглавить шлюпочный поход по Кубани и затем по Азовскому морю от Ачуева до Темрюка, научиться пользоваться парусами, ему пришлось закончить курсы при морском клубе местного ДОСААФ и получить диплом старшины шлюпки.
В масштабах школы это был легендарный поход, оставшийся темой для педагогических дискуссий и предметом зависти последующих поколений учеников. Уже потом, задним числом, многие не переставали задавать вопрос, как это он решил пуститься в столь рискованное предприятие на трех парусных ялах-«шестерках» с семнадцатью головорезами-девятиклассниками на борту. Но разве тогда он способен был думать о каких-то печальных последствиях, которые могли подстерегать их на каждом километре пути? Просто сердце его билось в одном ритме с сердцами ребят, оно звало к риску и подвигу.