Ветер удачи(Повести)
Шрифт:
И тут пошла рыба. Сначала кто-то опустил руку в воду у самого основания канала и вытащил полную горсть живых мальков размером не больше спички. Но вскоре стала попадаться рыбка и покрупнее. Колька Крутилин за несколько минут набил полный чайник отличными красноперками. Задыхающаяся рыба рвалась из лимана в открытое море.
Святослав Владимирович, изрядно умаявшись, пошел в барак покурить и полежать перед обедом на тростниковой подстилке. От ветра и яркого солнца у него разболелись глаза. Но отдохнуть не пришлось. Едва он почувствовал, как в прохладе его начинает одолевать
Он выскочил наружу через узкий дверной проем и остановился, ослепленный ярким полуденным солнцем.
В размытом канале, невдалеке от линии прибоя, лежал на мокром песке Сережка Трофимов, прижимая голым животом что-то громадное, живое, похожее издали на крокодила. Когда набегала волна, вода накрывала его до самых плеч, но стоило ей откатиться назад, как он оказывался на суше, продолжая барахтаться в грязи.
— На языке спортсменов это называется дуэль с собственной тенью, — хладнокровно заметил Саенко, стоявший неподалеку.
— Просто повторяется история с чеховским налимом, — не без сарказма усмехнулся Виктор Дементьев. — За зебры его, за зебры!
Трудно сказать, сколько времени длилось бы это сражение, если бы на помощь не подоспели ребята. И огромный карп очутился в конце концов на берегу. Это было настоящее чудище, библейский левиафан! Почти черная чешуя его не уступала размерами пятаку. Когда Сережка поднял рыбу за жабры на уровень собственной груди, хвост продолжал хлестать по земле. Ничего подобного Святослав Владимирович в жизни не видел. Больше того, он был уверен, что ни один серьезный человек не поверит ему, если он вздумает рассказать по возвращении домой о том, чему был свидетелем.
Однако чудеса на этом не кончились. По мере того как море расширяло проход в им же воздвигнутой перемычке, плотность рыбы в импровизированном канале продолжала возрастать на глазах. Она шла валом, живой рекой. Иногда, когда волны откатывались особенно далеко, вся эта трепещущая масса оказывалась на голом песке, но уже следующая волна подхватывала ее и уносила в темную глубину.
За считанные минуты ребята успели повыхватывать еще с десяток огромных рыбин. И только тогда опомнились — зачем? Она же пропадет через несколько часов, и разве в расчете на легкую добычу они грызли лопатами перемычку под палящим июльским солнцем? Ведь что-то иное двигало ими в то время…
Рыбу пустили в море. Оставили одного карпа, того самого патриарха, которого Сережка накрыл собственным телом.
А зимой они ходили в кружок моделистов строить крылатые парусные корабли. Здесь бессменным старостой до конца оставался все тот же Серега Трофимов. В жизни Святослава Владимировича судомодельный кружок занимал важное место. Для этого ему пришлось изучить основы кораблестроения. Его знаниям и эрудиции мог бы позавидовать иной дипломированный инженер или специалист по истории парусного флота.
Его клиперы и фрегаты, барки и бригантины, построенные за долгие годы работы в школе, украшали выставки и музеи, стояли
Хотя он и не ставил перед собой чисто воспитательных задач — они лежали как бы за пределами его человеческих интересов, — работа над маленькой копией настоящего парусника способна была сама по себе воспитать в человеке аккуратность и точность, чувство законченности форм и, наконец, долготерпение, без которого все остальные качества, по мнению Святослава Владимировича, не имели никакого смысла.
И все-таки больше всего ребятам запомнился он на уроках физической географии, когда слегка сутуловатая фигура его, как часто бывает у высоких сухопарых людей, вдруг выпрямлялась, становилась по-юношески стройной, а в желтовато-карих глазах вспыхивал тот неистребимый блеск наивысшего душевного подъема, который в свое время так поразил его молодую жену.
Лицо Святослава Владимировича и в молодости не отличалось округлостью. Костистый прямой нос, острый кадык и слегка выступающие скулы делали его жестким и твердым, как бы начерно вырубленным из куска темного дерева. Оно напоминало грубую заготовку для скульптурного портрета. Оживляли его глаза и улыбка, немного грустная и всегда обезоруживающая.
Но когда он говорил о том, что его волновало… Как он говорил! Мысли и образы обрушивались лавиной. Ему не нужно было подыскивать слова. На уроках это особенно бросалось в глаза, если иметь в виду, что в обычной обстановке Святослав Владимирович был довольно сдержан и немногословен. И какая тогда стояла тишина!
Дома, в маленькой, тесной квартирке, рядом с моделью парусника были расставлены на полках старые навигационные приборы, теперь уже вышедшие из употребления, но достать которые от этого было еще труднее: слишком много любителей всякого антикварного хлама развелось за последнее время. На стенах висели затертые на сгибах морские карты, давно списанные по причине своего ветхого состояния. Подлинным украшением комнаты были барометр и цейсовский морской бинокль — единственный трофей, вывезенный им в сорок пятом из поверженной Германии. У него были лоции — весьма редкие книги в нынешних частных библиотеках.
Иногда Святославу Владимировичу казалось, что путь в пять тысяч морских миль от восточных берегов Черного моря до Маскарен он мог бы проделать на ощупь, вслепую, так зримо представлял он себе и знаменитый Босфор с минаретами Истамбула, и гористые, поросшие козьим кустарником острова Эгейского моря, и зажатый в песках пустыни Суэцкий канал, где огромные корабли плывут как бы прямо по песчаной равнине. Ему даже чудилось, будто подобное путешествие им уже и впрямь совершалось когда-то в давние, незапамятные времена. Воображение становилось для него второй памятью.