Ветер удачи(Повести)
Шрифт:
Он, как никто другой, сознавал, сколько опасных ловушек подстерегает мореплавателя-одиночку в столь долгом пути. Тут и мощные ураганы, при которых скорость ветра достигает порой двухсот километров в час, вздымающие целые водяные горы и ломающие корабельные мачты, как спички, и острые рифы, которых не могут избежать даже суда, нашпигованные новейшими приборами, и гигантские кальмары, совершающие нападения на современные танкеры, способные сотрясать могучий корпус и делать глубокие вмятины в стальной обшивке.
Немалую опасность таил в себе и возникающий без
Но у Святослава Владимировича, кроме того, хватало и своих забот, связанных с особенностями задуманного маршрута. Нужно было учесть и встречное направление тропических муссонов, и Южное пассатное течение, способное значительно замедлить ход судна, и неизбежное знакомство с районом возникновения тайфунов в северо-западном углу Индийского океана, и вероятность быть смытым за борт без всякой надежды на спасение.
Мать Веры и ее отчим жили невдалеке от Новороссийска в маленьком рыбачьем поселке Якорном, который со всех сторон обступали слоистые, вечно осыпающиеся мергелевые скалы, поросшие древовидным можжевельником с медно-красными перекрученными стволами, дикой фисташкой и кустиками скумпии. Листья ее, если размять их в пальцах, остро пахли чем-то похожим одновременно и на полынь и на хвою.
Осенью, в период штормов, на море часто возникали смерчи — огромные водяные колонны с раструбами у самых облаков. Они гнулись под напором ветра, иногда рушились где-то у самого горизонта. Но бывали случаи, когда смерч налетал на берег, и тогда он вдребезги разбивал временные причалы, вырывал с корнем молодые деревья в садах, поднимал в воздух штакетник, даже уносил столики с открытой террасы колхозной столовой и потом выбрасывал все это далеко в горах. В такие дни по руслам ручьев и речек валом шла соленая морская вода.
Родной отец Веры, Алексей Петрович, и старший брат не вернулись с фронта. Второй раз мать Веры вышла замуж за пожилого вдовца, с которым познакомилась еще в годы войны. Несколько дней он, раненный, отлеживался у них дома. Жили они тогда в деревне, невдалеке от Смоленска. Григорий Кириллович был с Кубани, куда приехал со своими родителями из-под Астрахани еще несмышленым мальчуганом. После демобилизации он прислал Вериной матери несколько писем, а потом и сам приехал за ними. Мать долго упиралась. Тяжелое время, дочь надо растить, поднимать на ноги, а тут продавай все: дом, корову — и езжай бог знает куда. Григорий Кириллович нравился ей своей степенностью, серьезностью, но о втором замужестве она не помышляла. И вот на тебе… Решилась, поехала. Впрочем, она в этом никогда не раскаивалась.
Григорий Кириллович мало чем напоминал
А когда Григорий Кириллович выпивал, то окончательно размягчался и добрел, хоть веревки вей. Правда, была у него одна слабость: в такие минуты он не мог сдержать бесконечный поток слов. Он то и дело вспоминал военные истории, и, слушая его, можно было подумать, что ратное ремесло было единственным, чем он занимался всю свою жизнь.
Домик у них был аккуратный, теплый, но маленький — всего две комнаты, кухонька да открытая веранда, с которой хорошо были видны и море, и огород, и бригадный стан с новым рыбцехом, крытым свежей дубовой дранкой.
Мать умерла в тот самый год, когда у Веры появилась на свет дочь Надя. Григорий Кириллович загрустил. Никогда не имевший своих детей, он успел привязаться к падчерице и гордо называл ее своей дочкой.
— Вот дочка с зятем приедут летом, — обычно говорил он соседям, — тогда, гляди, повеселей будет.
И они каждое лето приезжали в этот поселочек, проводили там два прекрасных месяца. Русло почти полностью пересыхающей речки было полно таинственности. Там росли лопухи, гигантские, как уши африканских слонов, и папоротники высотой больше человеческого роста. Там жили черепахи и желтопузики, а в ветвях кизила гнездились иволги и драчливые щеглы.
За лето Надюха загорала до черноты. От жесткой морской воды коротко остриженные волосы задиристо топорщились, и во всем ее облике было что-то озорное, мальчишеское, залихватское. Она прибегала домой со сбитыми коленками и облупившимся носом, с чертиками в светло-серых глазенках, казавшихся еще светлее на смуглом цыганском лице.
Для девочки это была пора великих открытий. Она становилась невольной свидетельницей бесчисленных таинств природы. При ней дрозды выкармливали своих птенцов, и паук ткал паутину, которая сама по себе уже была совершенством, она видела, как рождаются лесные ручьи и как из земных недр в корнях старого дуплистого дерева выбивается холодный родник. Каждый день приносил ей новые впечатления, открывал новую страничку в вечной книге Бытия. И Святослав Владимирович с Верой не уставали радоваться этому так, как если бы сами заново познавали мир.
Некоторые открытия она делала самостоятельно. Пришла раз, на следующий день после того, как искупали ее в настоящей бане, с головы до ног вымазанная чем-то похожим на серую глину.
— Да что же это такое? — всплеснула руками Вера. — Где тебя носило, моя милая?
— С ребятами. Ты не волнуйся, мамочка, это мыльный камень. Он смывает всю грязь…
Святослав Владимирович сделал ей сачок из марли, и они ловили бабочек, ярких, как альпийские цветы. У них собралась целая коллекция, и вечерами они подолгу рассматривали неповторимые узоры на крыльях разных аполлонов, адмиралов и траурниц.