Ветер в его сердце
Шрифт:
Зайдя в «Эйрстрим», я хватаю бутылку воды из холодильника, достаю рулон карт, спрятанный между книжным шкафом и стенкой, и выкатываюсь наружу. Отыскав нужную, раскладываю ее на столе, придавливая уголки камнями, и пальцем отслеживаю маршрут от резервации до тропинки, ведущей к лощине.
Да твою же мать! Не может такого быть!
Я хмурюсь, перепроверяю расстояние, но и более тщательный подход ошеломительного результата не меняет.
Тогда я решаю зайти с другой стороны. Отыскиваю место, где папаша Сэди вышвырнул
Это явно чьи-то шуточки. Я бы погрешил на карту, да только сам ее покупал и в точности не сомневаюсь. Просто именно этот маршрут мне в голову не приходило проверить. Значит, все-таки Морагу? Но на кой ляд ему меня морочить?
— Чем занимаешься?
При звуке голоса Калико я едва не роняю бутылку с водой.
Она неспешно выходит из пещеры и усаживается на скамейке напротив меня, поднимая пыль пушистым хвостом. На губах у нее подначивающая улыбка, в глазах блестит озорной огонек.
— Наверно, я все-таки тупой.
Калико вопросительно вскидывает бровь.
— Да вот Эгги говорит, будто кое-кто из моих знакомых на самом деле майнаво, как и ты.
— Так и есть, — отвечает она. — Но с чего тебе беспокоиться об этом?
— Откуда же мне теперь знать, что реально, а что нет?
— Тебе нужен практичный ответ или же философский?
— Который я смогу понять, — вздыхаю я.
— Ты имеешь в виду, что действительно хочешь понять — или все-таки поверить?
— Наверно, и то и другое.
— Это не так-то просто. За сорок с лишним лет ты зарекомендовал себя редкостным упрямцем, способным игнорировать то, что находится прямо у тебя под носом.
Я устало отираю лицо.
— Может, у меня просто флешбэк.
— Многолетней давности? Видишь, ты опять за свое. Ты и меня за флешбэк принимал, пока я действием не доказала тебе обратное, — Калико заговорщицки улыбается.
Я тянусь вперед и провожу пальцем по веточкам ее рожка, как делал это сотню раз прежде. Нет, она точно не плод моего воображения. Но над тем, кто она, я никогда не задумывался.
— Так что же ты такое? — вопрошаю я.
— А что я сказала тебе во время нашей первой встречи?
— Сказала, что ты майнаво. Что твоя мать — лань, отец — лис.
— И это правда.
— Но такого индейского племени не существует. На языке кикими майнаво означает «кузен».
— Тоже верно, — кивает она. — Так друг друга называют звериные племена. Кузены, кузины.
— То есть ты хочешь сказать, что лис и лань совокупились и у них родилась девочка, которую они назвали Калико?
— Вроде того.
— Да это физически
Она хохочет.
— Ну, они наверняка были не в звериных обличьях.
— Получается, твои родители могут выбирать, как они выглядят: людьми или животными?
Калико кивает.
— И ты такая потому, что твои папа с мамой относились к разным видам?
— Ты об этом? — она прикасается к рожкам, затем к уху.
Теперь киваю я.
Калико снова смеется.
— Нет, я всего лишь дразню тебя! Я все надеялась, что до тебя все-таки дойдет одна простая истина: ты видишь то, что перед тобой и находится. Правда, произошло это гораздо позже, нежели я могла себе представить.
В горле у меня пересыхает, голова идет кругом.
— Так… — я откашливаюсь и делаю глоток воды. — Так как ты выглядишь в действительности?
— Как ты видишь, — отвечает моя подруга. — Или вот так.
Опираясь на стол, внезапно склонившаяся ко мне женщина-лисолопа становится настоящей лисицей с острой мордочкой; взгляд ее темных глаз скользит по моему лицу. А затем на месте лисы появляется маленькая антилопа, которая стоит на скамейке и столешнице, как на отвесной красной скале каньона.
— Или так, — продолжает Калико, снова становясь собой, но на этот раз обличье ее полностью человеческое — ни рожек, ни лисьих ушей, ни хвоста.
Я закрываю глаза и ложусь щекой на карту.
— Я слетаю на хрен с катушек.
— Да почему же? — удивляется она.
— Либо это, либо я долгие годы жил во лжи, — отвечаю я.
— Никакой лжи. Кузены врать не способны — а значит, я говорю тебе правду. Ты должен вытащить мир из ящика, в который сам же и запихал его, и принять его таким, какой он есть, а не каким должен быть по-твоему.
Я открываю один глаз и смотрю на нее.
— Ах вот как? У меня в башке завелись тараканы, а ты советуешь принимать это как должное?
Идиома, однако, Калико непонятна:
— Тараканы?
Я усаживаюсь и тычу пальцем в карту.
— А как насчет этого? Я трачу час с небольшим на переход, на который, согласно этой вот карте, требуется целых три!
— Ах, это место. Ну, это другая история. И долгая к тому же.
— Я никуда не спешу.
Она склоняет голову.
— Знаешь, Опоссум воспринимал все это гораздо проще, чем ты.
— Он был твоим любовником до меня?
Вопрос вызывает у Калико улыбку.
— Не, он сошелся с моей теткой по материнской линии. Из антилоп.
Я снова укладываюсь на карту и издаю стон.
— Ладно, — воркует моя подруга, гладя меня по щеке. — Кажется, тебе сложно. Я имею в виду, нормально воспринимать все это, — она ложится подбородком на руки, и теперь наши лица разделяет всего пара сантиметров. — Опоссум впервые появился здесь в начале 1900-х. По-моему, тогда ему только перевалило за двадцать.