Ветер военных лет
Шрифт:
Используя успех танкистов, наши гвардейцы, отразив контратаку усиленного танками батальона противника из урочища Сухой Верх, к шестнадцати часам вышли на рубеж высота 206,7, северо-западные скаты высоты 222,3. На этих высотах гитлеровцы оборудовали сильные опорные пункты. Продвижение танков и пехоты замедлилось. Тем не менее к исходу 3 августа дивизия овладела третьей позицией главной полосы обороны и приступила к прорыву второй полосы обороны врага.
Пришлось бросить в бой полк второго эшелона дивизии — 42-й. Это решило успех, и танкисты генерала Катукова снова ушли вперед. Мы развивали наступление,
Штаб дивизии остановился в небольшой деревне уже поздней ночью. Все были возбуждены успехами первого дня наступления и радовались, что полностью выполнили поставленную задачу.
В четыре часа тридцать минут 4 августа снова ударила наша артиллерия и минометы, и гвардейцы продолжали прорыв второй полосы обороны противника.
Этим же ранним утром произошел эпизод, который мог бы стать последним в моей биографии, если бы не наш повар Михаил Коновалов.
Красноармеец Михаил Коновалов считался у нас поваром. Правда, поваром он до армии не был и готовил пищу, так сказать, по-любительски, как ее мог бы приготовить любой сообразительный и ловкий парень.
Признаюсь, я и в мирное время в вопросах питания не отличался особой притязательностью. На войне же кухня Коновалова удовлетворяла меня вполне. А еще больше нравились многие другие качества нашего повара: находчивость, смелость, решительность, мужество. Именно они и спасли нам жизнь. Это было так.
Около часа ночи мы оказались у околицы дымившейся деревушки. Усталые и измученные событиями трудного дня, остановились у первого же уцелевшего домика и рядом с ним увидели нашу тридцатьчетверку.
На шум подъехавших машин из темноты вышел танкист. Разглядев мои погоны, четко доложил:
— Гвардии старшина… (Фамилию я не помню.) Отказал двигатель. Стою с двадцати одного ноль-ноль. Ожидаю рассвета, чтобы отремонтироваться.
Мы разместились в хате и прилегли на несколько часов.
Проснулись около четырех. Светало. С улицы доносилось металлическое постукивание. Это танкист чинил свою машину.
Услыхав, что мы проснулись, в хату вошел Коновалов. Его плотная, широкоплечая фигура на миг заслонила низкий дверной проем. Очень довольный, как и все мы, нашим вчерашним успехом, великолепной погодой и самим собой (еще бы, встал раньше всех, вскипятил самовар, соорудил из обломков кирпича очаг во дворе и уже начал варить суп), Коновалов улыбался всем своим широким румяным лицом.
— Через полчаса обед будет готов по всей форме, — сияя, доложил он.
— Ну вот! — сказал, потягиваясь, Михаил Михайлович Вавилов. — Нашел чем обрадовать: через полчаса. А есть-пить сейчас хочется. Вчера-то ведь совсем не ели. Да и наступление скоро.
— Действительно, — поддержал полковник Бельский. — Давай пока хоть что-нибудь. Суп мы уж потом поедим.
— Может, у тебя самовар готов? — с надеждой спросил я.
— «Может», — обиделся повар. — Вы уж скажете, товарищ генерал! Да самовар у меня вообще всегда готов.
Смеясь и переговариваясь, мы умылись во дворе и сели за стол. Он стоял у стены, между окнами, и Коновалов успел открыть и расставить на нем консервные банки, нарезать хлеб и разлить по стаканам чай.
— Ишь ты! — рассматривая
В это время раздался приближающийся шум мотора, потом — визг тормозов. Какая-то машина остановилась у нашей хаты. Тут же в дверях показался начальник продовольственною снабжения дивизии майор Зернов.
— Завтракаете? — улыбаясь, спросил он. — Вот и хорошо! Значит, есть чем завтракать. А я, признаться, всю ночь гонюсь за полкачуга, чтобы проверить, как идет снабжение, успевают ли подвозить продукты. Голод-то, ведь он не тетка!
Мы пригласили Зернова к столу, и завтрак продолжался.
— Да! — сказал Зернов, утолив первый голод. — Неплохо для первого дня продвинулись.
— Ну, — поскромничал Тихон Владимирович Бельский, — не так уж и далеко.
— Зато быстро, — возразил Зернов. — Говорю, еле догнал за ночь. Правда, ширина прорыва не слишком большая. Так, коридорчик…
В этот момент в хату пулей влетел Коновалов с кастрюлей супа в руках. Однако, вместо того чтобы нести ее к столу, он вдруг поставил кастрюлю на пол, как раз посередине, крича при этом:
— На улицу! Быстрей! Пикирует!
Все вскочили из-за стола.
Спрашивать, кто и откуда пикирует, конечно, было некогда. К тому же, вероятно, вот то самое безотчетное ощущение нашей взаимосвязанности, взаимонадежности, что ли, о котором я говорил раньше, рождало у меня абсолютное доверие к Коновалову. Ни на секунду не задумываясь о том, зачем и куда надо бежать, я выскочил за Михаилом на улицу и повернул вслед за ним за угол хаты. Тотчас же мы услышали свист падающей бомбы и сразу бросились ничком на землю. В тот же момент раздался оглушительный взрыв.
Когда я через несколько секунд поднял голову, сорванная с хаты крыша еще летела в сторону дороги. Я поглядел вправо, туда, где должен был лежать Вавилов Он тоже поднял голову и осматривался. Самолета уже не было видно.
Мы поднялись с земли. Все наши были живы и здоровы. Не было видно только танкиста. Мы нашли его под танком, куда он, очевидно, спрятался при появлении самолета Танкист был мертв. Осколок бомбы попал ему в голову.
Летчик, видимо, целился в танк, но промахнулся.
Приветливое солнце освещало картину полного разгрома внутри хаты, старенькое потолочное перекрытие которой разметало, как солому. Входную дверь сорвало с петель, и она лежала посередине пола. Расщепленная крышка стола валялась у дальней стены вместе с вылетевшими рамами окон. В заднюю стену дома, примерно на уровне голов сидевших за столом, глубоко врезались саблевидные осколки оконных стекол.
Вместе с танкистами генерала Катукова наша дивизия к исходу 5 августа вышла на рубеж Большая Гостенка, Байцуры, Дырдин, Гомзино, оторвавшись от своих соседей.
Еще днем я поехал искать командира танкового корпуса генерала С. М. Кривошеина, чтобы договориться о совместных действиях на ночь и следующий день.
Проехать к командному пункту командира танкового корпуса оказалось нелегко: место было открытое, и фашисты бомбили непрерывно. Самолеты, сбросив бомбы, разворачивались и ложились на обратный курс, а навстречу им же шли другие, с полным бомбовым грузом. Бомбы изрыли всю дорогу глубокими воронками. Машина остановилась.