Ветер военных лет
Шрифт:
— Ну, а дальше? — спросил я.
— А потом так получилось Немецким автоматчикам все-таки удалось просочиться через боевые порядки тридцать четвертого полка. Связь у Быкова с боевыми позициями прервалась. В радиостанцию дивизиона прямым попаданием угодил фашистский снаряд. Словом, положение сложилось тяжелое. Быков же со своего наблюдательного пункта не уходил, потому что оттуда ему все было видно в любом направлении. Он мне раньше еще по телефону говорил, что противник у него как на ладони. А чтобы можно было управлять огнем, Быков приказал на руках выкатить
Но гитлеровцы, видно, решили взять батарею любой ценой. Полезли прямо как оголтелые и вышли к самым огневым позициям. Иван совсем распалился, поднялся во весь рост. «Огонь! — кричит. — Огонь!» Тут его в ногу ранило. Боец говорит: «Перевязать бы, товарищ майор». А он свое: «Огонь! Огонь!» Немцы откатились. Потом опять полезли. Быков снова: «Огонь!» Батарея молчит. Быков кричит: «В чем дело? Огонь!» А снарядов нет ни одного. Тут немцы осмелели, тучей повалили. Ивана еще ранило. Он за пистолет. Артиллеристы тоже из личного оружия стрелять начали. Все патроны расстреляли, а немцы — уже вот они, рядом, и артиллеристов горстка осталась. Фашисты не стреляют, видно, живыми взять их хотят. Тогда Быков из последних сил поднялся, кричит: «Гвардейцы в плен не сдаются! В атаку! Ура!» — и вперед. Вот и все. Нет больше Быкова…
К вечеру бой стал затихать. В похолодевшем воздухе лишь кое-где раздавались особенно гулкие в наступившей тишине одиночные выстрелы. Я вернулся в свой штаб.
Сюда поступали донесения о потерях и трофеях. Оборону было приказано держать до утра.
Почти сутки продолжались эти кровопролитные бои. Дивизия отразила двенадцать атак пехоты и танков врага, пытавшегося вырваться из окружения. Победа досталась дорогой ценой. Немало гвардейцев легло на поле боя. Но это была настоящая победа. На следующий день мы насчитали более двух тысяч убитых фашистов. Число раненых и пленных немцев перевалило за тысячу. Было захвачено много различных автомашин, орудий, минометов, подбито около 20 танков. На железнодорожной станции Хотмыжск, недалеко от Грайворона, наши подразделения захватили два эшелона с продовольствием и посылками для немецких солдат.
Оказалось, что большое количество военных трофеев — дело в высшей степени обременительное и хлопотное.
А нам надо было спешить нагнать ушедших вперед танкистов 1-й танковой армии, вместе с которыми мы должны были наступать вдоль реки Мерла.
На рубеже восточнее Богодухова дивизия несколько неожиданно натолкнулась на прочную оборону противника. Возможно, имея данные о продвижении нашей 5-й армии, фашисты боялись, что мы, выигрывая фланг, можем отрезать с запада Харьков, и решили задержать нас, сконцентрировав значительные силы. Завязался ожесточенный бой.
Место было холмистое. На самом гребне длинной высоты, господствовавшей над округой, стояло село Кленовое. Овладеть Кленовым означало овладеть и гребнем водораздела.
Мы бились за этот поселок целый день, выбивали немцев оттуда и снова отдавали им село, так что Кленовое по меньшей мере два раза было нашим и
К вечеру, когда над полями, только что дышавшими жаром сражения, закурился легкий туман, Кленовое оказалось у немцев. Дальше фашисты пойти не решались, сидели в Кленовом тихо. Я же в штабе дивизии ломал голову над картой, прикидывая, каким образом выбить немцев из села.
Зазвонил телефон. К моему удивлению, звонивший командарм Жадов не стал спрашивать об обстановке, а задал кодированный вопрос:
— Работать начал?
Это означало: начал ли ты выполнять последний приказ? Я очень удивился, потому что в течение дня никаких приказов не было, кроме одного — надо бить немцев на этом рубеже и двигаться вперед. Но Жадов знал, что этот приказ дивизия пытается выполнить с утра, ведя бой в течение всего дня. Было очевидно, что речь идет о каком-то другом приказе.
— Нет, — ответил я несколько растерянно.
— А ты ничего не получал за последние два часа? — снова спросил командарм. Было заметно, что он взволнован.
— Нет, ничего не получал, — сказал я, все еще пытаясь додуматься, о чем может идти речь. Чувствовалось, что Жадов просто не верит своим ушам.
— Не может быть!
— Повторяю, Алексей Семенович: не получал решительно ничего.
Жадов немного помолчал, потом, успокоившись, по тем не менее недовольно, буркнул:
— Ну, ладно. Будь готов, скоро получишь.
Время шло. Я томился неопределенностью. Через час, когда уже окончательно стемнело, пришел приказ: сдать рубеж другой дивизии нашей армии, а самим перегруппироваться западнее, в район станции Максимовка, село Крысино. Но это было только полдела. Цель перегруппировки заключалась в том, чтобы, выйдя на новый рубеж в районе деревни Крысино, к восьми часам следующего утра подготовиться к наступлению, нанести удар на правом фланге армии вслед за танкистами, выйти на шоссе Харьков — Сумы и отрезать харьковской группировке врага отход на запад.
Приказ о перегруппировке распространялся на весь наш корпус, но ни одна дивизия, да и сам командир корпуса генерал Родимцев, его не получила.
В полной темноте, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь к себе внимания противника, мы начали перегруппировку. Было ясно, что к назначенному времени нам не уложиться, так как приказ пришел с опозданием чага на три. Утром я решил заехать в штаб корпуса, находившийся в селе Заброды, через которое проходили части дивизии, доложить, что опаздываю с выводом дивизии в новую полосу.
Около штаба корпуса пофыркивали разворачивающиеся машины. Сюда приехали командующий Степным фронтом И. С. Конев и наш командарм А. С. Жадов.
Было не очень приятно докладывать о неготовности дивизии, но факт оставался фактом: на рубеж Крысино дивизия могла выйти не раньше десяти-одиннадцати часов утра.
Конев слушал с озабоченным лицом, потирая крепкой ладонью чисто выбритую голову. Потом обратился к Родимцеву:
— Что скажет командир корпуса?
Родимцев сумрачно посмотрел на меня и решил: