Ветер военных лет
Шрифт:
Участок обороны полка был довольно широк, километров восемь по фронту. В непосредственном распоряжении самого Шура осталась одна рота автоматчиков и полковая батарея. Говорю обо всем этом так подробно, потому что именно здесь вскоре разыгрались поистине драматические события.
Я связался по радио с Бельским.
— Доложите обстановку.
— Все части закончили обходной маневр и заняли оборону на рубеже высота тысяча девятьсот восемнадцать, Березовка, южная окраина Головчино, товарищ комдив. Соседи атаковали Борисовку с востока и юга.
…Ночь становилась
Совершенно неожиданно сильная стрельба началась там, где должен был находиться штаб нашей дивизии.
— Персюк! — приказал я радисту. — Немедленно вызовите штаб.
Радист припал к аппарату.
— Ну как?
— Никто не отвечает, товарищ генерал.
— Вызывайте еще.
Наконец ответил радист полковника Бельского. Я подошел к рации.
— Доложите обстановку. Что у вас там случилось?
— Сижу в школе. Кругом идет страшная стрельба. Сам ничего не вижу и, что делается, понять не могу, — взволнованно ответил радист.
— Где полковник Бельский? Где другие офицеры штаба?
— Все с оружием в руках воюют с немцами, товарищ генерал!
Пока я говорил по рации, бой разгорелся по всему фронту наспех занятой дивизией обороны. Командиры полков и батальонов, вызванные мною по радио, давали самые неясные сведения. Плотная ночная темнота делала невозможным наблюдение за полем боя.
Посланные разведчики в самых неожиданных местах сталкивались с поспешно и в беспорядке отходящими гитлеровцами и неизбежно втягивались в бой.
Для противника обстановка, видимо, тоже была неясной. Он пытался уточнить ее с помощью осветительных ракет. То зеленоватые, то ослепительно белые, они висели в черном небе по всему рубежу нашей обороны.
Можно было ожидать, что к рассвету фашисты поймут, что они находятся в окружении. Тогда бой примет более организованный и ожесточенный характер.
По нашим сведениям, в кольце окружения находились и остатки 19-й танковой дивизии, которой командовал генерал-лейтенант Шмидт. Действия его танков «тигр» представляли для нас серьезную опасность.
Что происходило на командном пункте дивизии в школе совхоза «Березовский», я по-прежнему не знал. Но перестрелка там не утихала ни на минуту.
— Товарищ генерал, вас вызывает полковник Бельский! — вдруг доложил радист. Я подбежал к рации.
— Товарищ генерал, — спокойно заговорил Тихон Владимирович, — докладываю обстановку. Бой заканчивается. Поначалу фашисты имели перевес. Нас выручил подошедший резерв — учебный батальон капитана Чванкина. В рукопашной схватке большая часть фашистов перебита, остальные взяты в плен.
— Есть среди них офицеры?
— Много.
— Немедленно допросить старших по званию.
— Их уже допрашивают. Батальон Чванкина организует оборону штаба и охрану пленных.
После допроса пленных картина ночных событий прояснилось. Оказалось, что командир 19-й танковой
В ночном поединке двух штабов победу одержал штаб 13-й гвардейской дивизии. В наши руки попали важные документы противника. В их числе оказались докладная записка командира 19-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Шмидта Адольфу Гитлеру о ходе наступления и доклад с анализом боевых действий на Курской дуге. Шмидт подробно излагал причины отхода немцев на исходные рубежи.
Эти имеющие военный и исторический интерес материалы были опубликованы в «Правде» и «Красной звезде».
Но все это мы узнали позднее. А на рассвете 7 августа бой шел на всем участке обороны, занятой нашей дивизией.
Утром можно было ожидать некоторой паузы в действиях противника, необходимой ему для того, чтобы собрать информацию о нашей обороне.
Я полагал, что, наметив направление главного удара, немцы вызовут авиацию и, используя в первом эшелоне новые танки «тигр», попытаются прорвать кольцо окружения. Но где? Наиболее вероятным мне казался участок обороны полка Шура. Я считал поэтому целесообразным остаться здесь хотя бы до утра, чтобы на месте определить, как обеспечить нужную глубину обороны и необходимый резерв.
Все это имело бы решающее значение, организуй гитлеровцы прорыв тактически верно. На деле же все пошло по-другому.
Врага охватила паника. Та самая, особенно страшная на войне, паника, которая делает абсолютно неуправляемыми даже вполне боеспособные, хорошо вооруженные части.
Словно звери, спасающиеся от охватившего лес пожара, фашисты бежали по всем проселочным дорогам, прямо по полям, вдоль глубоких оврагов. Бежали, охваченные страхом смерти, и в этом неудержимом и безоглядном бегстве таилась некая грозная сила — сила отчаяния.
Рассвело. Поднявшееся на безоблачном небе солнце стало пригревать. Немецкие самолеты не появлялись. Видимо, все они были брошены против наших танковых армий, стремительно продвигавшихся к Харькову и Богодухову.
От командиров подразделений нашей дивизии начали поступать сообщения по радио и прибывать посыльные с письменными и устными донесениями примерно одинакового содержания. Особенно запомнился молодой солдат, видимо бежавший всю дорогу и потому страшно запыхавшийся. С трудом разлепляя потрескавшиеся, запекшиеся губы, он после официального доклада добавил уже от себя:
— Я столько немцев сроду не видел, товарищ генерал. Валом валят. Просто видимо-невидимо.
— С оружием?
— Да тут уж не до оружия. Они прямо живым весом давят. Командир спрашивает, что делать.
— Передай всем от Родины и лично от меня: стоять насмерть, как стояли в Сталинграде. Тех, кто прорвется, уничтожать огнем вторых эшелонов.
Всем штабам я приказал организовать круговою оборону.
Начали поступать тревожные донесения:
— Прорвались танки…
— Прорвалась большая группа пехоты…