Ветер забытых дорог
Шрифт:
– Ушли на север?
– тихо переспросила Гвендис.
– А куда им еще?
– повел широким плечом Дайк.
– И Даргород на севере, - так же тихо продолжала Гвендис.
– Гойдемир Даргородский - северянин.
Дайк быстро нахмурился.
– Да. И что?.. Ты думаешь, Гойдемир нашел Светоч? И окажись я Гойдемир, то нашел Светоч я?
– не выпуская из руки ладони Гвендис, другой он в раздумье схватился за лоб.
– И из-за Светоча со мной случилась какая-то беда, так что я потерял память, ты об этом?..
– Не знаю, Дайк, - Гвендис чуть крепче сжала его руку.
–
На исходе зимы даргородский гонец разыскал на окраине Анвардена старый дом Гвендис. Он привез письмо, где говорилось, что, получив известие о Гойдемире, его брат Веледар в тот же день вскочил на коня и сам поскакал в Анварден. Гонец был послан вперед, только чтобы предупредить хозяев.
– Я опередил княжича Веледара на день - на два, - сказал молодой сухощавый гонец с зоркими, как у степной птицы, светло-серыми глазами.
– Он уже и сам скоро будет.
– Отдохни, - пригласила Гвендис.
– Нет, сударыня, поеду ему навстречу, - ответил гонец.
– Так мне велено. Донесу княжичу, что ждете его, что все ладно.
Когда он уехал, Гвендис ушла к себе в спальню. Последнее время у нее было много шитья, Гвендис заканчивала плащ Дайку. Теперь ей нужно было поторопиться.
Дайк приоткрыл дверь:
– Гвендис, можно я войду?
– Проходи.
Она подняла на Дайка глаза и снова опустила их к шитью, старательно обметывая швы.
Дайк не садился. Он тоже думал, что, может статься, это его последние дни рядом с Гвендис. Он любил ее, это ясно. Но сейчас он был больной, бездомный человек, с которым она нянчилась все эти месяцы. Говорить «я тебя люблю» нельзя, когда ты похож на испуганного ребенка, который просит: «не оставляй меня одного». Нахмурившись, Дайк потер лоб.
– Ты скоро уедешь, - не поднимая глаз, первая сказала Гвендис.
Дайк молча кивнул.
– Хочешь, я поеду с тобой?
– обыкновенным, как всегда, голосом спросила она.
– Я не боюсь за тебя. В Даргороде о тебе будет заботиться мать. Но если ты хочешь, чтобы я тоже была рядом, - я, конечно, поеду.
Дайк молча нащупал под рубашкой образок Ярвенны. «Благослови, Путеводительница, сейчас я ей все скажу».
– Я поеду один, Гвендис. Будь я Гойдемир, я вернусь в Даргород и там вспомню себя. Вот я и хотел тебя спросить, Гвендис. А ты обещала бы меня дожидаться? Могу я стать таким, чтобы ты полюбила меня, Гвендис?
Она посмотрела на него.
– Вот увидишь, каков я стану!
– продолжал Дайк.
– Чувствую, я не из последних молодцов был. Если бы не эта беда, - он, скривив губы, коснулся своего лба.
– Вот вернусь в ясной памяти… И посватаюсь к тебе. Будешь ждать?
Гвендис отложила шитье и поднялась с места, встав напротив него:
– Буду. Ты мне дорог… - она поправилась, - я люблю тебя и сейчас. Но раз ты хочешь уехать, чтобы найти себя, я подожду. Будем считать, что мы дали друг другу слово.
– Хей!
– вдруг лихим возгласом откликнулся Дайк, так, что Гвендис даже испугалась.
Он крепко обнял ее обеими руками и приблизил к себе, наклоняясь к ее лицу. Гвендис сама потянулась
А через сутки после гонца тихую улочку перед домом Гвендис оглушил конский топот. Прискакал княжич Веледар в окружении небольшой дружины. Вместе с Гвендис их ожидал рыцарь Денел, чтобы с почетом встретить славного гостя.
Сходство между княжичем Веледаром и Дайком сразу бросилось Денелу в глаза. Да это и понятно: с чего бы иначе сперва он сам, а потом даргородские обозники приняли Дайка за младшего княжича? С Веледаром они были схожи и сложением, и цветом волос, и цветом глаз. Оба хороши собой на особый северный лад, в котором мужественность преобладает над красотой, и широкий лоб, высокие скулы не портят лица.
Гвендис зажгла в библиотеке все свечи. Даргородский княжич и десяток дружинников вошли вместе, сгрудившись, без особого порядка. На них были длиннополые кольчуги, подбитые мехом плащи, шлемы с пушной оторочкой. Дайк молча стоял у камина. Гвендис в своем темно-сером платье, с косами, уложенными вокруг головы венком, и сьер Денел - по обе стороны от него.
Княжич Веледар порывисто подошел к Дайку - деревянный пол подрагивал под его коваными сапогами. Дайк смотрел на даргородца тревожным, неузнающим взглядом. Веледар тоже вглядывался в лицо Дайка, - долго, пытливо и тягостно. Повисла мертвая тишина, даже княжеские дружинники чуть дышали.
Наконец Веледар отступил от Дайка на шаг и громко сказал, обернувшись к рыцарю Денелу:
– Нет, сударь, это не брат. Уж я бы узнал Гойдемира! А этот человек хоть и похож на брата, все же не он.
Опустив голову, Веледар вернулся к дружинникам, которые слегка расступились, чтобы дать ему место среди себя.
– Сделай нам честь, останься переночевать, княжич, - пригласил сьер Денел.
– Благодарю, не останусь, - уронил Веледар.
– Пусть Вседержитель вас благословит за доброе дело. Тяжело, что ехал с надеждой, а брата не нашел. Поеду домой. В дороге мне будет легче, да и нечего теперь задерживаться.
Даргородский княжич поклонился, пожелал дому достатка и мира и в окружении дружинников пошел во двор, где их ждали оседланные кони.
Часть 3
За городом было темно, как в яме. Ночь снова застала Дайка в дороге, как тогда, когда он отправился на поиски драгоценного камня для Гвендис. Все же сейчас было лучше. Дайк больше не боялся вот-вот сойти с ума. Он так и написал Гвендис в записке: «Ты вылечила меня от страха перед безумием». У Дайка был с собой хороший ломоть хлеба, завернутый в белую скатерть, и одет он был не как нищий бродяга, а как горожанин с достатком - в длиннополую суконную куртку и чистую рубаху. «Я больше не боюсь ни снов, ни видений. Вернусь спустя три-четыре недели. Ухожу, чтобы вспомнить, кто я», - написал он Гвендис. Когда Дайк начал учиться писать, его широкая сильная рука не чувствовала веса пера, и каждая буква была точно грубо выцарапана на чем-то жестком.