Ветер
Шрифт:
— Мне не нужен корабль, мне легче нанять его вместе с капитаном и командой, — не понял пока своего счастья негоциант.
— Корабль? — Владимир Фёдорович подозрительно глянул на переводчика? Бред какой-то несёт, — ты объясни этому господину, что корабль конфискован согласно закону лорда Абердина военно-морским флотом ханства Джунгария, а меняться мы хотим совсем на другое. Он отдаёт нам всех негритянок, а мы ему сто восемьдесят англичан. Негритянок у него тридцать две, а англичан в шесть раз больше. Вдобавок нам нужно листовое железо или готовая труба от паровой машины и немного мяса и фруктов.
— Сто восемьдесят белых? Англичан? — выкатил карие глаза де Лемуш и тоже подозрительно
Самбо или креол или… в общем, этот метис Педру, который всеми местными языками владел, и который упросил русских купить китайчонка, развёл руками и повторил сделанное фон Кохом предложение.
— Одно условие дон Гашпар, — добавил, внимательно смотря в глаза работорговцу, капитан-лейтенант, — Ни один англичанин не должен быть продан в ближайшие три года, ни один отпущен, ни один выкуплен, через три года делайте, что хотите, но лучше, чтобы они умерли от непосильной работы на плантациях сахарного тростника.
— Хм. Я понимаю вас капитан. Англия сильная страна. У неё сильный и большой флот. Я не слышал ничего о ханстве Джунгария, но думаю ваш флот меньше британского. Однако, все у нас в Бразилии ненавидят англичан. Что ж, у меня есть постоянный партнёр, который на свои плантации скупает большие партии рабов. Плантации находятся вверх по реке Парагуасу, миль на сто двадцать отсюда, там есть городок Марсиунилиу-Соза. Сбежать оттуда невозможно. Пройти сто двадцать миль по джунглям невозможно, а по реке с рабским ошейником и оковами не попасть. Никто раба беглого перевозить не будет, ни за какие деньги, и ни за какие обещания. Хорошо, считайте мы договорились, сто восемьдесят англичан на тридцать две негритянки.
— И вашего повара, — вставил капитан Ирби, — у нас нет повара для шхуны.
— И вашего повара, — подтвердил, чуть усмехнувшись, фон Кох.
— А забирайте, он вечно всё недосаливает. Сколько не учи его, всё одно не досолит. С трубой, думаю, будет не сложно, в Салвадоре есть сахарные заводы, где работают паровые машины. Ну, в крайнем случае, можно сделать из листов меди, у нас это не очень дорого. А раз есть машины, то есть и люди, которые их обслуживают. Решим этот вопрос, — торговец осмотрел парочку капитанов, сидящих перед ним, и осмелел, раз уж его грабить и вешать не собираются.
— Странное это ваше ханства джанрское, англичане бы просто всё отобрали и ещё бы и в тюрьму посадили, а с вами я ещё и в прибыли останусь.
Когда шхуна «Салвадор» сдалась и там провели зачистку и ремонт, дошло дело и до команды. В команде тридцать пять человек было, плюс три, пусть будет, офицеры. Капитан Филипе да Силва попал под цепи и был порван на куски и сразу сброшен за борт. Штурман Хорхе, что ли, чего-то там длинное вместо фамилии тоже убит, и помощник капитана и старший надсмотрщик над рабами Хуан де… Да нафиг их запоминать, был ранен, и чтобы не мучился, сброшен за борт. Во время обстрела погибла и часть команды. Семнадцать человек убиты или ранены и их тоже, всё одно не выживут без медицинской квалифицированной помощи, отправили за борт. Выжившим и легко раненым предложили на выбор либо попиратствовать три года, либо тоже к акулам. И ведь никто не захотел откреститься от пиратства, все радостно шагнули вперёд. Итого к джунгарам присоединилось восемнадцать моряков бразильцев. Их равномерно, уже по заведённому порядку, перераспределили на все три корабля, перемешав с немцами, ирландцами, русскими и истинными англичанами.
Кроме того, на корабле был доктор, повар (может кок, чёрт их бразильцев поймёшь, плавают они или ходят), плюс слуга господина и хозяина рабов дона Гашпара. Доктор был не судовой, его нанял дон Гашпар, чтобы максимальное количество негров доставить
Событие тридцать седьмое
Чтобы стать царем зверей, мало вести себя по-царски. Надо быть царем. Джентльмены (The Gentlemen)
Отто Евстафьевичу Коцебу 30 декабря 1851 года исполнилось шестьдесят четыре года. Пять с лишним лет он уже жил вдали от моря в Басково, и два последних года даже руководил там школой гардемаринов. Испытания, выпавшие на его плечи за три кругосветных плавания, сильно подорвали здоровье эстляндского немца, цинга, она и из молодого здоровяка старика дряхлого сделает.
Привезли его в Басково из Эстляндии полной развалиной. Ходить мог только с тросточкой, а зубов вообще всех лишился. Волосы на голове вслед за зубами выпали. Теперь, глядя на свой портрет двадцатилетней давности, где на адмирала смотрел высокий благообразный моряк с кудрями светлыми на голове, можно было только горько улыбаться. Тем не менее, в санатории, что имелся в этом необычном селе, за пять лет его основательно поставили на ноги. Зубы и волосы не выросли, но ходил он теперь без палочки и на гардемаринов покрикивал не трескучим старческим голосом, а вновь капитанским басом.
После разговора с князем Болоховским Отто Евстафьевич сразу же засобирался в Санкт-Петербург, но князь его прыть придержал. Сначала они вместе приняли новых кандидатов в гардемарины, провели среди них испытание, выявили двадцать пять самых способных и сильных. Потом князь отправил его в Москву с письмом в Московский университет с предложением отправить в Басково несколько выпускников, преподавать унтер-офицерам будущим математику, географию, астрономию.
Адмиральский ли мундир тому причиной или, скорее всего, письмо от Александра Сергеевича, а может осознание того факта, что служить преподавателям придется бок о бок с Пушкиным, Лермонтовом, Ершовым, Глинкой, Ленцем и ещё несколькими известными во всей России людьми, но преподаватели потенциальные не бегали от Коцебу, а бегали за ним, прося именно их зачислить в эту школу. В деревню, к князю, в глушь, за Тулу.
А вот вернувшись из Москвы и пройдя очередную недельную оздоровительную процедуру с питьём разных горьких и сладких отваров и «пробежками» по лесу с князем Болоховским, Отто Евстафьевич и поехал в столицу. Поехал в огромном дормезе, поставленном на полозья, благо был уже декабрь. Вот как раз к именинам и прибыл в Санкт-Петербург, где поселился по рекомендательному письму Александра Сергеевича у Михаила Юрьевича Виельгорского.
Сначала адмирал отказывался, мол, деньги есть, снимет себе квартиру, но Болоховский настоял, объяснив, что дело не в деньгах, а в том, что Виельгорский один из самых влиятельных людей при дворе, и всегда поможет решить сложный вопрос, а простое упоминание, что «остановился я у обер-шенка графа Виельгорского Михаила Юрьевича» распахнет перед ним любые двери.