Везет как рыжей
Шрифт:
– Как ты его будешь брать, в одиночку и голыми руками? – не поняла я. Хотя, конечно, Ирка дама корпулентная, она кого угодно может взять…
– Да не его, а билеты! Брать мне билеты туда же, куда он возьмет, или не надо? А если надо, то сколько и какие? Плацкарт, купе?
Позади меня нервно верещали клаксоны. Тормозя все дорожное движение, я ползла по улице со скоростью километров пятьдесят, не больше: думала.
– Для начала просто запомни, куда и каким рейсом он отбывает, – решила я наконец. – И стой на привокзальной площади, жди нас, мы совсем рядом.
Узнав
Пришлось, несмотря на протесты остальных граждан, немедленно устраивать постирушку. За компанию с полотенцем я быстренько простирнула кое-что из одежды, пошла развешивать на веревках за балконом мокрое белье – и упустила вниз сначала пару прищепок, а потом и свежевыстиранную белую шелковую блузку! Подбитой птицей она легла на асфальт посреди улицы. Я уже собралась бежать вниз, и тут из-за угла, дико визжа тормозами, юзом вынеслась проклятущая белая «семерка»!
Я упреждающе закричала, но автопсих в машине меня, конечно, не слышал: музыка в салоне по обыкновению гремела так, что вибрировали стены дома. Колесо «семерки» стремительно накатило на несчастную блузку и проволокло ее до следующего поворота, где мое некогда белое одеяние и осталось валяться в виде испачканной скомканной тряпки.
– Все, кончилось мое терпение! – в сердцах опасно хлопнув стеклянной дверью балкона, объявила я.
Открыла сумку, вытащила записную книжку, нашла в ней телефон дежурной части ГИБДД и, не тая злорадства, сообщила, что по району, нагло плюя на правила дорожного движения и ни в грош не ставя труд инспекторов, на бешеной скорости носятся белые «Жигули» седьмой модели, номер такой-то, за рулем какой-то юный мутант, небось даже без водительских прав.
– Разберемся, – зловеще пообещал дежурный.
И только после этого мне немного полегчало.
Ваня Сиротенко, пробирающийся к родному дому под покровом темноты, услышал незабываемые звуки за три квартала: по жилому «кубику» кругами носился знакомый «жигуленок» с меломаном Жориком за рулем.
Ваня, которому тяжелый горшок с сокровищем уже все руки оттянул, обрадовался, остановился под фонарем и хотел было помахать мчащейся на всех парах ревущей «семерке», когда из проулка напротив тихо выдвинулась патрулька ГИБДД. Мигалка на крыше завертелась, что тебе дискотечная светопушка, взвыла сирена, перекрываемая громовыми призывами немедленно остановиться, явно адресованными Жоре. Белая «семерка» дико взвизгнула тормозами, пошла юзом и уперлась мордой в кусты. В салоне продолжала грохотать музыка.
Ослепленный и оглушенный, Ваня проморгался, потряс головой и поспешно отступил подальше в тень: попадаться на глаза милиции ему откровенно не хотелось.
Еще сидя в парке, Ваня продумал свои дальнейшие действия. Ни участковому, ни в райотдел милиции сдавать драгоценную находку он не собирался. Единственной гарантией того, что его не обманут и не ограбят, умный мальчик полагал участие в процессе знакомого представителя компетентных органов – ну и прессы, разумеется.
– Я не расист, но негров не люблю, – заявил сержант Тарасов. Он никак не мог успокоиться.
Его напарник меланхолично перелистывал конфискованный у бомжа «Плейбой».
– Развелось чернокожих на нашу голову! – Сержант машинально почесал в затылке, но сразу же отдернул руку и посмотрел на нее с сильным подозрением: маскировавшийся под африканца бомж был таким грязным, что подцепить от него вшей можно было при контакте минимальной плотности. – Слышь, Серега? Я говорю, негры эти меня уже достали!
– Некоторые очень даже ничего, – пробормотал в ответ Серега, любуясь пышнотелой мулаткой на журнальном развороте.
Тут сержант Тарасов мельком посмотрел на шевелящиеся придорожные кусты и ударил по тормозам так, что его напарник врезался лицом в лобовое стекло. Протестующе проскрежетав, патрулька встала как вкопанная. Сержант убрал трясущиеся руки с руля и помотал головой.
– Слышь, Серега? – после паузы, потребовавшейся для того, чтобы стереть пот со лба, сиплым голосом позвал сержант напарника, с ругательствами ощупывающего травмированную физиономию. – Ты как хочешь, а я решил: больше никаких дел с арапами! Пусть паркуются где хотят, едут под «кирпич», на знак «обрыв» и «движения нет», я им слова поперек не скажу! Надо же такому привидеться! Не поверишь, только что вот в тех зарослях мне как живой примерещился тощий негритенок с барабаном!
Вечером мы всем квартетом топтались на перроне железнодорожного вокзала.
– Все понятно? – в который раз спросила я Ирку.
– А як же ж! – с нарочитым малороссийским акцентом отозвалась она, поправляя цветастую косынку на голове.
– Тебе идет, – сказал Моржик, с одобрением оглядывая супругу.
Я хмыкнула. Опереточный костюм украинской селянки мы взяли напрокат в театре, где у меня было много знакомых. Расшитая характерным узором белая блузка была Ирке тесновата, но в целом, на мой взгляд, смотрелась более или менее естественно, широкая юбка тоже, а вот коралловые бусы в три ряда я бы на месте Ирки, конечно, сняла. Но подруга так вошла в образ, что мне едва удалось уговорить ее сменить пышный венок с разноцветными лентами на более скромную косынку.
– Похожа? – спросила Ирка у Коляна, выступающего в качестве эксперта-консультанта, и кокетливо покружилась на месте.
Взвихрившаяся юбка едва не смела меня с перрона на рельсы.
– Тише ты, Трындычиха! – нервно шикнула я на подругу. – Не привлекай лишнего внимания!
Поезд уже подходил к перрону, по радио объявили посадку, народ засуетился, пытаясь заранее определить место остановки нужного вагона.
– Стойте спокойно, – авторитетно сказал Колян. – Нумерация с головы поезда, значит, восьмой вагон будет совсем рядом.