Вежливость королев
Шрифт:
— Буду возражать, — вполне внятно проговорил глухонемой и крепко двинул вербовщику в челюсть.
Когда тот очнулся, никакого Робина Бобина Ухтыря рядом с ним, естественно, не оказалось. И вообще рыночная площадь, в другие дни кишевшая народом, как гнилое яблоко — червями, была вопиюще пуста.
«Попрятались!» — зло потер ноющую челюсть вербовщик и, прихватив с собой короткий меч, направился в сторону ближайшей харчевни.
Харчевня называлась «Дырявый котел», и действительно — ржавый, дырявый котел для варки варенья висел на тележной цепи рядом с грубо намалеванной вывеской. Вербовщик
Вероятно, до войны харчевня знавала лучшие времена. Вино здесь лилось рекой, славные шумные драки затевались столь же легко, как вспыхивает лист папиросной бумаги, и никогда не случалось такого невероятного дня, чтобы в харчевне не было ни одного посетителя.
Однако сегодня день оказался именно таким.
Хозяин харчевни мрачно поглядел на вошедшего вербовщика оставшимся правым глазом (левый он потерял в хорошей потасовке лет пять назад) и принялся методично и сосредоточенно точить кухонные ножи.
— Эй, приятель! — призвав на помощь весь хилый запас своей вежливости, окликнул его вербовщик. — Подай-ка мне кружку хорошего крепкого старого хлебала с пузырьками и к ней побольше соленых красненьких рыбешек!
Хозяин и бровью не повел. Вместо того чтобы выполнять заказ своего единственного посетителя, он подошел к вербовщику и, склонившись над ним, угрожающе прорычал:
— Элристронский гноттиб тебе приятель, понятно?! Я на таких, как ты, не стану не то что хлебала тратить, а и дерьма из своей выгребной ямы!!! Выметайся из порядочного заведения, я не имею привычки обслуживать таких, как ты, уродов, ясно?!
Вербовщик схватился было за меч, но передумал.
— …! — емко выразил он свое отношение к наглому корчмарю и покинул негостеприимные стены» Дырявого котла», опять же пинком раскрыв перед собой дверь, благо ее петли свободно позволяли мотаться туда-сюда. — Не очень-то и надо было. Пускай твое хлебало гноттибы и пьют, га-га-га!
Однако в отместку за такое неуважение к представителю власти вербовщик сделал-таки пакость: справил малую нужду прямо на дверь харчевни.
Шла вторая неделя Великой Войны.
Давным-давно в далекой-далекой галактике… то есть, конечно, не в галактике, а в какой-то малоизвестной стране, некий возомнивший себя гениальным и неповторимым философом дилетант-диалектик вплотную занялся изучением особенностей, целей, задач и свойств такого явления, как война. И после недолгих размышлений и мероприятий (пара бессонных ночей, лютая ссора с женой, заявившей, что он отравил своим табаком и перегаром весь воздух в доме, а также спор с соседями по кухне насчет того, чья очередь чистить примусы) сей светоч мысли оперативно создал свою весьма незатейливую классификацию всех существующих и даже несуществующих войн.
По мысли оного скороспелого философа, все войны делятся на:
а) справедливые,
б) несправедливые.
К справедливым войнам философ относил те войны, в которых попранный в своих правах народ стремится защитить родимую галактику (планету, континент, страну, город, деревню, окраину, амбар с зерном) от вражеских, чужеродных и захватнических поползновений. Соответственно, войны, ведомые кем-либо из-за чьих-либо притязаний на упомянутую
Хотя, конечно, при создании классификации не учитывалась точка зрения тех, кто эти войны вел.
Точнее, гипотетические мнения воюющих сторон при создании философской максимы вообще не учитывались.
Никакие.
Это и понятно.
Философия — наука нежная и от натуральной жизни столь же далекая, как спрыснутое духами «Кензо» лебяжье боа — от подмышки отработавшего подряд три смены сталевара-передовика.
Однако от духов и потных подмышек вернемся все-таки к войнам.
Точнее к войне.
Великой Войне, объявленной Тарсийскому королевству.
Вполне возможно, что все те, кто эту войну объявил, не утруждали себя тягостными размышлениями по поводу того, к какой именно категории войн относится тот беспредел, который они в данный момент затеяли. Не до размышлений, мессеры! Приспичило повоевать, и все тут! Настоящим специалистам в области стратегии, тактики и прочих военных удовольствий научная классификация их милитаристских действий нужна была так же, как населению муравейника — знание о том, что в строгом соответствии с наукой муравей именуется отстраненным и каким-то лекарственным словечком «формицид».
А те, против кого началась война…
Они называли ее по-разному.
Советник по военным делам, донельзя пропитавшийся духом войны герцог Атасс, например, определил начавшуюся войну как «забавную».
— Забавную, советник? — грозно переспросила Кириена, то есть теперь и навеки Ее Величество Абигейл Первая, томясь на жестком, колючем кресле, используемом в качестве трона только в годину государственных и народных бедствий (что тоже было традицией, введенной королевой Промискуиндией Озабоченной. Негоже, утверждала она, покоить свой зад на пуховых подушках, когда страна страдает. С покойной Промискуиндии спрос за такие заявления невелик, кроме того, по слухам, сия королева вообще была завзятой любительницей потерзать плоть своих любовников и собственные телеса во время игр на страстном ложе). — В чем же вы видите… забаву?
— Прошу прощения, ваше величество, позвольте мне объясниться, — слегка развязно отвечал советник. С момента объявления военного положения герцог Атасс все больше проявлял свой войнолюбивый норов: без конца насвистывал полковые марши (при этом безбожно фальшивя), заставил дворцовых камеристок вызубрить старинные книги по науке начальной военной подготовки, и теперь камеристки в своих пышных платьях ходили по дворцу то строем, то короткими перебежками, а то вообще двигались по-пластунски и с тряпичными масками на лицах, едва герцог кричал непонятную команду: «Газы!» Правда, газы были. Их в изобилии производил сам герцог Атасс. Так что камеристок оставалось только пожалеть. Да что камеристки! Советник вообще вводил военный режим везде, куда только ухитрялся проникнуть (дворцовые поварята, к примеру, все уже были им трижды завербованы в тайных связных и носили подпольные клички вроде Уздаса и Апоплекса)…