Вежливость королев
Шрифт:
— Не вы один, Советник, пользуетесь услугами тайных агентов, — туманно сказала королева и посмотрела на Рено так, что тот (совершенно неожиданно для себя) захотел ее поцеловать. В лоб. Как послушного и очень способного ребенка.
Славная девочка.
«Она растет, — внутренне улыбнулся герцог. — У нее уже появились свои агенты. Надо проверить, наверняка это та самая парочка чересчур деловитых ребят: Сакс Дерскал и Мейн Лодди. Они были лучшими моими агентами в свое время. Когда королева успела их перевербовать? Впрочем, это не важно. Пусть тешится, пусть издает совершенно невероятные указы, пусть нюхает эту тухлятину, которой провонял герцог
При воспоминании об Уильяме герцог вдруг ощутил приступ совершенно непохожей на него тоски по родному замку. С момента объявления войны он так и не выезжал в свое поместье — не до этого было. Да и незачем. В королевской резиденции хватало дел, интриг и прочих подобных удовольствий. А родовое поместье… Герцог Рено, разумеется, беспокоился о его сохранности — бунтующий Деметриус от замка слишком близко. Но вряд ли древний каменный оплот рода Дюбелье-Рено подвергнется нападению — для этого нападавшие должны быть, по меньшей мере, не жалеющей собственных кишок бандой. Потому что эти кишки они оставят на первых же рядах кольев заградительного рва… Впрочем… Все может быть.
В этом королевстве все может быть.
Двери в тронный зал распахнулись, впустив новую порцию холодного влажного воздуха, от прикосновения которого все, даже непрошибаемый Атасс, инстинктивно вздрогнули и поежились. И потому безо всякой приязни поглядели на вошедшего. А это был советник по вопросам культуры барон Муштрабель собственной персоной. Нервной, подпрыгивающей какой-то походкой он, отвесив в сторону королевы восемнадцать церемониальных поклонов, наконец подошел-допрыгал к трону.
— А, барон, — скучным тоном протянул Главный Советник. — Вот уж кого не ждали так не ждали… С чем изволили пожаловать в высокое собрание?
Муштрабель принял позу, весьма напоминающую позу одной из дворцовых статуй под названием «Непобедимый герой», и заявил:
— Я ревностно исполнял порученное мне задание, памятуя о своем гражданском долге!
— Какое задание, ничего не понимаю, — недоуменно пробормотала Кириена, склоняясь к герцогу Рено. — Чего хочет этот шут?
— Ваше величество, — шепотом принялся объяснять герцог Рено, тщательно пряча улыбку, — это все замыслы военного советника. Когда началась война, герцог Атасс сподвиг нашего литературно одаренного барона на срочное сочинение стихотворных воззваний, героических од, лироэпических поэм, народных патриотических песен и прочей рифмованной чепухи в количествах, способных растерзать любой, даже ко многому привыкший, слух.
Кириена позволила себе тонкую усмешку. Ах какой у нее остроумный Главный Советник! Если б он еще так же преуспевал и в делах государственных…
— Простите, что вас не поставили вовремя в известность, королева, но, право, беспокоить вас из-за сущих безделок…
— Вы правы, советник. Однако безделка безделке рознь. Впрочем, вполне возможно, что вы не любите стихов.
— Дурных стихов, ваше величество.
— Вы судите слишком рано. А вдруг мессер Муштрабель порадует нас истинным шедевром?
— Вряд ли, — поморщился Рено.
— Будем терпеливы и выслушаем, если будет что слушать, — негромко проговорила королева.
— С чем пожаловали, барон? — бессовестно
— Вот! — Барон продемонстрировал почтенному собранию небольшой потертый свиток. — Это самые новые стихи нашего знаменитого поэта, Анабела Тарсийского. При подходящей музыкальной обработке — например, барабан и корнет-а-пистон — стихи превратятся в отличную патриотическую песню-марш, способную пробудить в ваших подданных боевой дух.
— Зачитайте, — махнула рукой королева. — Я — то есть мы — заметили, что, оказывается, поэтов у нас в стране куда больше, чем солдат. За последние три дня королевская почта не справляется с тем количеством писем, в которых даже из самых отдаленных провинций нам присылают героические стихи, оды, исполненные любви к отечеству, и эпические поэмы. Сейчас стихов написано больше, чем, верно, за всю историю Тарсийского Ожерелья.
— Это говорит лишь о высоком уровне культуры Тарсийского Ожерелья, — возразил барон Муштра-бель. — Континент Свободы давно живет без поэтов…
— И при этом отлично ведет захватнические войны… — пробормотал Главный Советник и с подавленным вздохом приготовился слушать новый поэтический опус.
Труса да пьяногоСвалит дорога.Бросьте, мессер, петушиться!Робость — от дьявола.Смелость — от Бога.Главное — это решиться…Главное — это полшага, и в пропасть:Пропасть небесного свода.Рабство от дьявола, то же и робость.Только у смелых — свобода.Злому да гордомуНет оправданья…— Прах черного гламура меня побери!!! — внезапно завопил советник Атасс. — Нет оправдания тому, кто накропал эти рифмы! Это, по-вашему, барон, верноподданнические лубочные стишки? Это, по-вашему, должно поднять боевой дух даже у деревенских увальней-тупиц?!
— Что вам не нравится в этих стихах?! — взъерепенился Муштрабель (по непроверенным слухам, юный прекрасноликий поэт Анабел Тарсийский был о-очень близким другом советника по вопросам культуры). — Стихи прекрасно срифмованы, передают общую мысль…
— Слишком уж эта мысль общая, — высказался Главный Советник. — Барон, не забывайте, поэзия должна поднимать боевой дух, звать на подвиги!
— Такие стишки уж точно не на подвиги позовут, — заявил тоном знатока советник Атасс. — Этим листком только подтереться впору. Наши обласканные королевским двором поэты сочиняют такую пакость, от которой дохнут даже дворцовые таратуты!
— Неужто?
— Да. Я проверял. Точно дохнут. А от стихов Анабела Тарсийского — в особенности.
— Ах вот как! — оскорбленно взвизгнул мессер Муштрабель. — Вы отвергаете с презрением лучшего поэта своего времени!