Везунчик Джим
Шрифт:
— Да, понимаю. Спасибо.
На этот момент они буквально терлись о прочие пары, однако Диксон услышал:
— Только давайте обойдемся без диалогов в духе Голсуорси. Понимаю, они для вас хлеб насущный — но ради меня потерпите. И вообще, пойдемте посидим. А то давка, как на распродаже.
— Пойдемте.
Не без труда они пробрались к карфагенянам, нашли под ними два свободных стула. Едва усевшись, Кэрол живо повернулась к Диксону, так что они стукнулись коленками. Лицо ее было в тени, отчего приобрело известную загадочность.
— Полагаю, вы сообразили, что я спала с нашим другом художником.
—
— Очень хорошо; не хотелось бы, чтобы этот факт стал достоянием общественности.
— Я никому не скажу.
— Похвальная твердость характера. Главное — не говорите бесценной Маргарет.
— Ни за что.
— Вот и славно. Я смотрю, вы удивлены.
— Удивлен.
— И даже шокированы.
— Вообще-то нет. Не очень. В смысле шокирован, но не тем, чем должен бы быть шокирован. Да. Просто он, по-моему, совсем не тот человек, с которым… которым можно увлечься.
— Ну почему не тот? У него есть и хорошие черты. Целеустремленность. Решительность. В определенных аспектах он весьма конкурентоспособен.
— На вкус и цвет… — Диксон сжал губы.
— Вы о Сесиле думаете? Бедняга Сесил давно сошел с дистанции, как вы, вероятно, догадались. Он, можно сказать, завязал. Проблема в том, что мне это до сих пор нравится.
— И Бертрану, полагаю?
— Конечно, наша связь достаточно давняя. Мы друг другу поднадоели. Бертран постоянно в Лондоне, я у него не одна такая — взять хотя бы эту Лусмор. И вообще меня достало его самолюбование. Но когда он в прошлый раз приехал — вспыхнуло, знаете ли, с новой силой. Наверно, потому, что с Кристиной дела продвигались медленно, то есть не так быстро, как ему бы хотелось.
— Так вы думаете, они еще не?..
— Трудно сказать. Скорее нет, чем да. По-моему, она девушка не того сорта. Во всяком случае, судя по поведению, да и по разговору тоже. Правда, временами вид у нее такой, как бы сказать, доступный. Все зависит от того, насколько внешняя чопорность соответствует ее убеждениям. Есть ведь такие — только жеманятся, а сами… Однако я отвлеклась. Так вот. Он приглашает меня на бал, с намеком, что танцами дело не ограничится, а потом заявляет, что пойдет с другой, причем заявляет в присутствии своей мамаши, а заодно и дражайшей Маргарет. Это меня особенно задело. А потом начинает меня умасливать в присутствии Кристины. Ну и кто такое выдержит? Потом ведет танцевать и пытается обратить все в шутку — говорит со мной как со старым приятелем. Дескать, дружище, ты ведь знаешь этих маминых дочек и дядиных племянниц, нельзя же из-за этакой малости рвать крепкую дружбу — дружбу, заметьте — взрослых людей — и это заметьте. Или, дескать, я в тебе жестоко ошибался. Знаю, знаю: нельзя было ему позволять. Но… Очень это из колеи выбивает, Джим, доложу я вам. Я по горло сыта. Не хочу с ним отношения выяснять. Довольно.
Диксон не сводил глаз с ее лица. Губы, четко очерченные, еще четче казались от гнева и напряжения. Кэрол больше не изображала сильно перебравшую — голос был звонкий, как обычно. Она вся была как натянутая струна, и Диксона это цепляло; цепляла не столько сексуальная привлекательность, сколько мощь женского начала. И хорошо, что статус замужней женщины смазывает притязания Диксона, потому что даже простая дружба с Кэрол предполагает бездну внимания, да еще цельность натуры,
— Как вам удавалось скрывать от Сесила?
— По-вашему, Сесил был не в курсе? Что вы, я бы никогда не стала водить его за нос.
Диксон не нашелся с ответом. Уже не в первый раз он думал, что абсолютно ничего не знает о других людях, о том, чем они живут. Кэрол повела головой, вынырнула из тени. Диксон хоть и умел сразу диагностировать перемену маски, воспринимал маску в целом и не разменивался на детали. Теперь же он ясно увидел, что губы Кэрол оттенком стали чуть ближе к общему цвету лица, а на щеках залегли отчетливые морщины. Когда Кэрол заговорила, Диксон сделал еще одно открытие: в ряду белых и ровных верхних зубов, за клыком, углядел брешь. Стало не по себе.
— Итак, подытожим: что вы намерены делать с Кристиной?
— Я уже сказал: ничего.
— Да забудьте вы хоть раз о бесценной Маргарет.
— Маргарет тут ни при чем. Просто я… просто я не хочу начинать с Кристиной, вот и все.
— Что-то подобное я уже слышала, но в ваших устах звучит по-особенному. Прежде я всегда в таких случаях смеялась.
— Нет, Кэрол, ну правда. Для меня лучше увидеть ее пару раз — и забыть. Что я могу сделать, даже если бы и хотел? Что? Она мне не ровня, вы согласны? Если я дернусь, мне, пожалуй, затрещин надают. Мы оба несвободны — я и она…
— Э, Джим, да вы влюблены.
— Вы так думаете? — переспросил Диксон почти с надеждой. Замечание Кэрол он расценил как комплимент — в котором остро нуждался.
— Да. Ваши слова удовлетворяют двум обязательным условиям влюбленности. Вы хотите секса с объектом и не можете его получить, и вы плохо знаете объект. Незнание плюс невозможность получения. Все ясно, Джим. Вы отлично вписываетесь в формулу любви; более того, вы хотите вписываться в эту формулу. Застарелая безнадежная страсть — вот как это называется. Тут двух сомнений быть не может, как говаривал бедняга Сесил, пока не устал от моих издевок.
— Это больше подросткам свойственно, да? Ничего, что я так говорю?
— Да, подросткам. Джим, у вас сигаретки нет случайно?.. Спасибо. Когда мне было лет пятнадцать, я думала, что именно так все и происходит, только никто почему-то не признается.
— Вы были правы.
— И что мне с того? Скажу больше, раз уж подняла тему: когда искушенная юность сделала мне ручкой, я с чувством глубокого облегчения вернулась к этому проверенному способу объяснять очевидное-невероятное. Оправдываться опять же удобнее. Так что я на этой формуле собаку съела.
— Да?
— Здоровенную псину, Джим. Сами со временем поймете: супружество — кратчайший путь к правде. Нет, не совсем так. Супружество — способ отыскать правду по своему собственному простывшему следу. А еще вы поймете: самые отъявленные иллюзии приходятся вовсе не на годы юности, как внушают нам взрослые. Нет, иллюзии особенно пагубны в период, следующий сразу за юностью, когда вам лет этак двадцать пять — двадцать восемь. Если хотите, применим термин «ложная зрелость». Тогда-то на вас сваливается все сразу; тогда-то вы теряете голову. Кстати, Джим, это же ваш возраст. Именно в этом возрасте вы вдруг понимаете, что секс важен не только для вас. А такое открытие любого выбьет из колеи.