Входи, открыто!
Шрифт:
Намерение впечатляло.
— И сколько же тебе предстоит таких дней и ночей? — в притворном ужасе поинтересовалась Ляля.
— Посмотрим, — весело отозвался Миша. — Но не больше недели, это уж точно!
— Недели?! — На этот раз ужас был непритворным.
— Поживешь у меня, можешь над своими рукописями работать. А что? Не годится? — спросил он, увидев, как вытянулось у Ляли лицо. И расхохотался.
Ляля поняла, что неделя в любом случае шутка, и тоже с облегчением рассмеялась. А вот что касается ночевки, то…
—
— Можно, — великодушно разрешил Миша. — Часа через три приеду и получу ответ. Всего! До встречи!
Стремительность Миши была Ляле по душе, она и сама действовала так же стремительно. Программу она приняла сразу. Хорошая программа. Другое дело, что за три часа нужно было разобрать кладовку и понять, от чего можно избавиться, а от чего просто необходимо. Главное — не завязнуть в сантиментах и ни над чем не трястись!
Как три часа пролетели, Ляля не заметила. Раздался звонок, и появился Миша. Но не один, а с несколькими молодыми ребятами, очевидно, студентами.
— Знакомься, хвостисты! Готовы заработать зачет на квартире преподавателя!
Ляля внимательно оглядела смущенно посмеивающихся ребят, потом так же внимательно посмотрела на Мишу.
— Если бы я не знала вашего преподавателя, то, может быть, и поверила бы. Но я его хорошо знаю, поэтому поздравляю отличников и интересуюсь, по какому праву происходит эксплуатация молодых и красивых? — Тут она со всей строгостью взглянула на Мишу.
— Нет, правда, хвостисты, Лялечка. Мои походники, за мной хвостом ходят. Они готовы перебросить книги на антресоли и разобрать шкафы на доски. Много времени это у них не займет, не сомневайся. Ну и шкаф из столовой передвинем, и остальную мебель. А загружать кладовку будем завтра.
Квартира сразу наполнилась смехом, движением, жизнью. Кому-то нужны были пассатижи, кому-то лестница.
«Как при папе с мамой», — невольно вздохнула Ляля.
— А узлы? Эти узлы куда? — поинтересовался тощий носатый блондин. — Выносить их или…
— Неси вон в ту комнату, — распорядился Миша, показывая на детскую.
— Да нет, это я выбросить хочу, — запротестовала Ляля.
— Ляленька, давай пока освободим кладовку, а потом уже выбросим!
— Нет, вот этот узел и этот выбросить обязательно! И вообще, распоряжаюсь тут я! — грозным басом заявила Ляля.
Блондин кивнул и побежал с узлами вниз по лестнице.
— У нас лифт есть! — крикнула ему вслед Ляля, но он не остановился.
— Эк, как ты его наскипидарила! — покачал головой Миша. — А деревяшки не надо выбрасывать. Пока строишь, неизвестно, какой материал понадобится!
— С деревяшками сами разбирайтесь, — милостиво разрешила Ляля. — А я покажу, куда из столовой вещи выносить. И главное, какие!
Трое ребят пошли с ней, и Ляля решила судьбу зеленого дивана окончательно
Мальчишки подхватили диван и понесли по коридору.
— Решилась? — спросил Миша, встретив зеленый диван в коридоре, видно, и у него сердце екнуло. — Ну и молодец! А как насчет ночевки? Едешь? Ночуешь? — Миша взглянул на нее поверх дивана.
— Еду! Ночую! — ответила Ляля. — Вот только как с Иринкой быть? — И тут же сама себе ответила: — А что, собственно? Метро прямое, ну, опоздает на завтрак, и все дела!
— Да, уж справляйтесь сами, чтобы мне тут не прерываться, — согласился Миша.
На том и порешили.
Диван прошествовал мимо них и скрылся за дверью, и оба они проводили его взглядом.
— Если кончила с разборкой, то дай мне все цэу и отправляйся за Иринкой, ее же можно и пораньше взять. Витя вас отвезет и вернется. Правда, Витя? — Миша поглядел на симпатичного кудрявого паренька.
Симпатичный темноглазый паренек спросил высоким тенорком:
— Конечно, правда. Вас уже сейчас везти, или когда вы скажете?
— Когда скажу, — ответила Ляля и пошла собираться.
Среди молодой поросли она вдруг почувствовала свой возраст. Была девочкой, девочкой и вдруг стала тетенькой. Ей это было и странно, и непривычно, и немного грустно. А Миша продолжал сноровисто руководить всеми работами, и Ляля только диву давалась, как охотно ребята его слушались. Чувствовалась крепко сколоченная компания, сработанный коллектив. И ей снова стало почему-то грустно. То есть не почему-то, а вполне понятно почему. Когда-то Миша отстранялся от той жизни, которую она ему предлагала, от крепко сколоченных компаний, походов, друзей, а теперь сам вошел во вкус и жил весело, в свое удовольствие. А вот она и впрямь отошла, отстранилась от молодой жизни, друзей растеряла. Да нет, не растеряла. Друзья потому и друзья, что не теряются. Но видеться с ними стала редко. А почему, спрашивается? Потому что все время у нее едят рукописи и еще сердечная жизнь. О своей прошлой бессердечной жизни она и загрустила. Хорошая была жизнь, теплая, веселая. А за Мишу она была рада, хорошо, когда человеку хорошо. А что Мише хорошо, было видно невооруженным глазом.
Ляля вышла из своей комнаты с сумкой, нашла темноглазого Витю и подала команду:
— Поехали!
Миша уже что-то мерил и отпиливал, и Ляля на ходу попрощалась с ним коротким «Пока! Созвонимся!».
У детского сада она попросила Витю остановить машину и отправилась за дочкой. Иришка пришла в восторг от того, что будет с мамой у папы.
— Я завтра в сад не пойду, — заявила она. — Мне тетя Поля обещала, что мы с ней будем жаворонков печь, а Вася нам помогать будет.