Входящий в Свет. Роман-лабиринт
Шрифт:
– Здорово, Барашек! – низким зычным голосом приветствовал меня, своего собрата по «оружию», Гриня.
– Угу… – коротко отозвался я, просовывая руки в старый-престарый махровый халат.
– Чё, блин, догоним по маленькой! – широко осклабился верзила, как фокусник, извлекая из-под объёмистого малинового свитера студёно-слезливую «чекушку».
– Мы же только вчера как «догнали», Гриня! Я ещё не оклимался… А ты: догоним, догоним… Бр-рр… – поёжился я.
– Да, ты не боись, по маленькой, за компанию и всё… Всё! – авторитетно махнул перед грудью своей мохнатой пятернёй бугай. Потом по-хозяйски
– Погнали без печали, – проговорил затем свою любимую присказку и, показав на немытый стакан, налил себе в другой. Резко глотнув, тут же вобрал в себя всё содержимое, и, плавно выдохнув, налил следующий. – Давай, давай, дружбанище! Не отставай! – при этом Гриня практически в одиночку опорожнил уже «чекушку», на удивление ловко орудуя стаканом, который опрокидывался им в себя практически с пулемётной скоростью.
Я, опершись на край стола обоими локтями, окончательно проснувшись, наблюдал за этой впечатляющей сценой возлияния с нескрываемым восторгом и даже некоторым мистическим благоговением. Причём стоило первой бутылке скользнуть из лапищи Шайкина под стол, как откуда ни возьмись, появилась новая.
– Э-э-э… – заволновался я, – смени передачу, сбавь обороты, Гриня! Хорошо, что у тебя «чикушки»… А то по «большой», я чувствую, ты бы тут быстро догнал и перегнал кого угодно и… В общем, закругляйся – я не выспался!
Шайкин недоумённо уставился на меня во все глазищи. – Ты чё, братан! Не обижай, поддержи компанию… Слышь, ё-моё… Слышь?
– Ты, Гринь, погодь, не суетись, я тебе дело говорю, а ты прёшь, как танк!.. Тоже мне обидчивый какой сыскался… Я вот отосплюсь, сон досмотрю про… ну, хм… Тогда и приходи, понял?..
И я принялся медленно крениться набок, картинно занося ноги обратно на кровать. Гриня вдруг остервенело ринулся ко мне и судорожно вцепился в стёганое обветшалое одеяло, пытаясь выручить его своими цепкими ручищами из рук «братана».
– Куда, а ну назад! – закричал он не своим от натуги голосом, поскольку «братан», ничуть не уступая в целеустремлённости своему оппоненту, тащил одеяло на себя. – Не пущу, злыдень, ренегат! – Вдруг разошёлся не на шутку Гриня, отвоёвывая злополучное одеяло, и переходя от негодования на некий изысканный сленг разбушевавшегося, но порядочного «джентльмена».
– Сам ты гад! – огрызнулся я, окончательно разбуженный всколыхнувшейся на моей территории драмой и… отпустил одеяло. Шайкин танцевально взмахнул руками, не совладав с предательским принципом земного притяжения, и навзничь грохнулся на пол, создавая неслабое подобие разорвавшегося в помещении снаряда.
– Ух ты! – Озадаченно выдохнул я, и, слегка помедлив, начал тут же, почти захлёбываясь, мелко сотрясаться от хохота.
Гриня взглянул на меня снизу вверх, как «братан» на «ренегата», чуть сдвинул брови в тщетной попытке осознать случившееся, потёр ушибленный зад, и, наконец, сокрушённо мотнув головой, неожиданно весело и добродушно захохотал сам. Затем поднял стул, поставил его на место, и снова устроился на нём, продолжая прерванную
– Слыхал, – продолжил тут же, как ни в чём не бывало, Гриня Шайкин, закадычный и неуёмный мой собутыльник, – американы-то обещали Шварценеггера на Луну запустить, слыхал?!
– Чем им Шварценеггер-то не угодил? – посмеиваясь произошедшему и наливая себе остатки из второй «чекушки» спросил я.
– Да ничем. Он, в газетах пишут, как в герои фильмов завербовался, так сразу на космос и попёр… Мол, хватит на Земле прохлаждаться, мол, пора и Вселенную в оборот брать, во как…
И Гриня, авторитетно причмокнув мясистыми губами, извлёк, как бы из ниоткуда, на свет божий следующую стеклянную пилюлю.
Пятый час не смолкала наша задушевная гульба, «соратников» по коммунальным радостям жизни. Подобно скатерти-самобранке стол, качающийся под нашей с Гриньком тяжестью, разгорячённых солидной долей ядовитого напитка, с течением времени заполнился не только пустой стеклянной тарой… С беспрецедентной бесцеремонностью и полным безразличием к пирующим полчища рыжих усачей-тараканов шныряли в неразберихе колбасных шкурок и скопище хлебных крошек.
– Нет, ты скажи, скажи, мил-брат… – рьяно настаивал громоподобный Шайкин. – Какого-такого рожна они, эн-ти бабы, нас за людей не считают? А… ты скажи, скажи… ты отвечай, мил брат… – При этом он, по-снайперски точно, тыкал старой однозубой вилкой рядом с открытой банкой, где давно уже отсутствовали и шпроты, и масло, и даже любознательные тараканьи «носопырки».
– А чё тут скажешь, Гринь … – с мягкой безучастностью отвечал я. – На то они и лучшая половина, штоб нашей, другой половине, значит, навроде, как в утешение… ик… и радость быть… Потому как скука в жизни перво… ик…, – я деликатно прикрылся ладошкой, – первостепенная без них…
– А ты не увиливай, не увиливай парр-и-нёк… Тож мне фил-л-асофию развёл, бабами жизнь утешивать… Ишь, ч-чё прид-думал, братуха… – Гриня перестал вдруг бомбардировать вилкой злополучную неподдающуюся банку и медленно скосил на меня и без того не шибко сфокусированные карие глаза. – Я б их, ж-ж-жуликов, ни в какую даже разведку не взял, во-о как!..
Я, который к тому времени в отличие от своего сотрапезника далеко ещё не исчерпал все свои «лимиты трезвости», тоскливо вздохнул и посмотрел на стенные, довольно сносные, по сравнению с общей обстановкой, часы.
– Я, Гриня, знаешь, поубрался бы тут уже, приготовился к завтрашнему дню… Работа, знаешь… Нам с тобой завтра рано… знаешь…
– Да ну её! – Неожиданно трезво вымолвил Гриня, встал со своего места, как бы желая продолжить разговор стоя, и не найдя, что добавить в горизонтальном положении, вновь принял достойную сидячую позу.
– Я, вообще-то, во чего заходил, брат… Я, ведь, того… обжениться решил, семью хочу… Как у людей, штоб чин-чинарём, хозяйство штоб того, по правилам… – сделал он, никак не вытекающий из общего смысла беседы, вывод. И ничуть не смущаясь алогичностью своего странного резюме, добавил: – А ты, Вань, шофером штоб на свадьбе, а, Вань?..
– Шафером? – деревянно переспросил я, изрядно изумлённый услышанным, и уже по-другому, с искренним соучастием и дружеской заботой, поспешил заверить: – Я завсегда! Только…