ВИА «Орден Единорога»

Лукьянова Наталья Гераниновна

— Не в цвете дело. Ты можешь переодеваться и раз пять на день, но ни имя твое, ни суть от этого не изменятся. Если про тебя сказано: «Он придет издалека. Он чудесней всех чудес», то…

Друпикус на минуту вышел из транса, чтобы закатить глаза и пожевать влажными губами, мол: «Да уж…чудо-юдо».

— Ну а где же лук? И меч дождя? И единорог? И белый волк?

Чем-то эти двое напомнили Битьке одну сумасшедшую испанскую парочку. Вот. И ирония их не пробивает.

— Ну-у… Меч дождя… Во всяком случае, как я заметил, эта туча постоянно движется за тобой, — хихикнул Гаррет, —

И, может быть, может быть, откуда-нибудь из нее глядит на тебя Белый Гриф.

— НУ-НУ! — с громогласным восторгом хихикнула туча, — Я БЕЛЫЙ ОРЕЛ!!! — и с этим смутно напоминающим что-то Битьке воплем, туча умчалась куда-то неразличимо высоко в синеву.

— Что ж, я думаю, всему свое время: и мечу, и грифу… — задумчиво пробормотал Пруни, выходя из оцепенения и выводя всю остальную группу товарищей, — А раз так решил рыцарь Энтра, значит, так надо. И если уж он сам тебя сюда, значит, какие-то тучи… — непроизвольно взглянули на небо —…сгущаются. И куда-то надо идти. А куда-то — это все равно куда. И можно даже и на конкурс менестрелей… Здесь, значит, всякие сухопродукты: лепешки, отбивные и т.д. и т.п. А это еще что?

Маленький кухонный тролль помимо дорожной сумки, набитой продуктами, сжимал когтистыми лапками также узелочек, по-видимому, с пожитками, а так же лапку чрезвычайно похожего на него существа. Огромные глаза легко каменеющей жертвы шовинизма умоляли, глаза же его соплеменника были стыдливо полуопущены, ножкой этот, второй, водил по песочку, выписывая какие-то застенчивые иероглифы.

— Хочешь сказать, что собрался с ними, и это — твой внучатый племянник, остающийся работать за тебя?

Троллик не пошевелился в ответ, только взгляд его стал еще более умоляющим. И опять Пруни и Друпикус выдали сходные реакции: пожали плечами и скорчили мину, мол, что я поделаю.

— И что я с ним буду делать?! — в ужасе воскликнул Санди, так как, едва Пруни «умыл руки», взгляд тролля переключился на него. И что это был за взгляд! Столько в нем было восторженного обожания и преданности, что Санди тут же схватился за голову, — Я не могу, когда на меня так смотрят! Я зазнаюсь и погибну как положительная личность!

— Давай ему побольше поручений. Ему недосуг будет восхищаться, и все будет в порядке. Правда, ты можешь облениться. Но если вдруг задумаешь жениться — в хозяйстве он незаменим, — посоветовал хозяин харчевни.

— Так! Опять ты за свое, мой старый добрый хрыч! По коням! Сматываемся! — завопил Санди.

«А он — симпатичный, между прочим.»— в тему подумала Битька.

Дерево зашелестело, ласково заметались по Битькиным плечам зеленые тени. Девочка почувствовала как под коленки ее ударило приступом сентиментальности.

— Минуточку, можно я дереву еще спою. На прощание?.. — Битька просто умирала от смущения. «Вот, дура, дереву петь собралась»… Но…Надо и все. Стоп машина, сэр.

То ли этот мир — был миром сумасшедших, то ли все просто снилось ей, то ли что. Потому как все восприняли Битькину идею, как нечто вполне естественное. Битька прижалась взглядом к теплой коре, к весело подрагивающим листьям и запела. Опять из БГ:

«Ты — дерево.

Твое место в саду.

Но когда мне темно,

Я

вхожу в этот сад.

Ты — дерево,

И ты у всех на виду.

Но, если я буду долго смотреть на тебя —

Ты услышишь мой взгляд…»

Последний аккорд потонул в шквале аплодисментов. Казалось рукоплескало не только это (живое) дерево, но и все остальные деревья, кусты, травинки. А, может, просто пролетел быстрый и шумный ветер, и именно он сорвал маленький, еще клейкий листочек и сунул его в Битькину ладонь.

Но нет, это был не ветер, или во всяком случае, не просто ветер. Битька поняла это по полным благоговения лицам новых друзей.

— Двадцать лет назад, далеко, на побережье Аху-риху-ула Живое дерево подарило такой же листочек как великую награду за одну, в общем, незначительную услугу. И вот теперь у меня есть таверна «У Тум-дуба», — задумчиво покачал головой Пруни, — Считай теперь, малыш, у тебя есть свой дом. Вот тебе чистый платок — заверни листок и спрячь на сердце. Не забывай поить три раза в день. Вперед пои его, потом — себя. Дом — это для человека очень важно.

— Я знаю, — хрипло выдохнула Битька. В глазах и носу у нее щипало. «Мужчины не плачут! Мужчины не плачут! А я теперь — мужчина, как будто!»— поспешила она подумать. И попросила воды.

— Да пока он не хочет, не переживай. Попросит — услышишь, — улыбнулся Пруни.

— Ну, с богом! А то и так набрали себе тамагошек полные карманы!

Еще раз обнялись. Битька пристроилась позади Санди, и Друпикус, хихикнув и откашлявшись, рыкнул для затравки пару раз и вдруг понесся, вздымая тучи пыли по радостно скачущей под ногами дороге. В бесконечной синеве туча двинулась за ними.

Прижавшись к кожаному плечу средневекового (Битька условно идентифицировала время именно так, по преимуществу сказочно-средневековой атрибутики) байкера, девочка думала о том, что, если бы не чрезмерное обилие усыпанного огромными, с супницу размером, цветами шиповника всевозможных оттенков розового и постоянно звучащие в ароматном воздухе незамысловатые песенки сиринок и цикалностиков, то все вокруг было бы совершенно как дома. Хотя дома была осень, а тут — лето. Да еще под нею не «Ява»какая-нибудь, а Друпикус, да еще Шез горланит во всю глотку Битлов в тему…

…Дома, дома… А где дом-то? Во всяком случае, от этой нагретой солнцем кожаной куртки так пахнет, так… как будто домом. Или обещанием дома? «Дорога к дому, дорога к дому…»— это, конечно, не рок-энд-ролл, и вообще. Но это — правда.

Кстати, сиринки и цикалностики — это тут типа птичек с человеческими головками, меленькие такие и довольно разноцветные, как колибри. Поют они, правда, совсем простенькие песенки, типа: «там-пам-пам»или «ля-ля-ля». Сиринки поют такие, вечерние, песенки, будто голубоватые, золотистые, и на язык как конфета «Барбарис», с кислинкой. А цикалностики — веселые, бесшабашные, и песни у них — ярко-алые и оранжевые, в золотую клеточку. Прикольно было бы организовать группу и этих мелких на подпевку: минор и мажор. Заодно интересный эффект в оформлении: тучи трепещущих цветными, блестящими крылышками живых ноток над сценой. Кстати, о группе. Чем Санди не ударник?