Вице-адмирал В. А. Корнилов

Зверев Б. И.

65

5*

книг, моделей, а также сбором сведений о железных судах, плавучих маяках и др.

К весне 1848 г. выполнение главной задачи — постройки пароходо-фрегата «Владимир» — подходило к завершению. В марте новый корабль был спущен на воду, в августе—сентябре прошел первые ходовые испытания. Результаты испытаний были вполне успешны: машина действо

вала безотказно, корабль имел скорость в 11 узлов⁷⁶ и прекрасно слушался руля.

Длительное пребывание за рубежом давно уже тяготило Корнилова, ему надоел Лондон, хотелось скорей вернуться на родину. В июле 1848

г. он писал Матюшкину из Лондона: «Приближается время моего возвращения на

родину... Истина стихи Грибоедова: «Всюду хорошо, где

нас нет». Столица столиц мне более чем надоела — опротивела»⁷⁷. Наконец, 19 сентября пароходо-фрегат «Владимир» вышел из Лондона. * Через месяц Корнилов вновь был в кругу своих друзей-черноморцев, и они не удивились «восторгу, который заметили по возвращении его в отечество».

Новый паровой корабль получил высокую оценку в Черноморском флоте. Лазарев писал, что пароход «Владимир» может быть образцом при постройке других военных пароходов.

Вскоре после возвращения на родину Корнилов был произведен в контр-адмиралы. До предстоящего освобождения очередной вакантной должности командира бригады кораблей Лазарев предполагал поручить ему выполнение целого ряда ответственных заданий: работу над «Артиллерийским учением» и «Мачтовым искусством», разработку боевых расписаний для кораблей, организацию постройки железных пароходов и введение различных улучшений по всем частям флота.

Однако зимой 1848—1849 гг. произошли непредвиденные перемены на ответственных флотских должностях в Николаеве и Севастополе. Из-за тяжелой болезни подал рапорт об увольнении с поста командира Севастопольского порта вице-адмирал Авинов, а на его место был переведен начальник штаба флота вице-адмирал Хрущев. Перед Лазаревым встал вопрос о назначении нового начальника штаба. «Контр-адмиралов у нас много, — писал он, — но легко ли избрать такого, который соединил бы в себе и познания морского дела и просвещения настоящего времени, которому без опасения можно было бы в критических обстоятельствах доверить и честь флага и честь нации?»⁷⁸–

Выбор Лазарева пал на Корнилова⁷⁹. После 25 лет непрерывной корабельной службы, из которых в общей сложности 212 месяцев (т. е. свыше 17 лет) было проведено в плаваниях и походах, Корнилову предстоял переход к новой, штабной деятельности.

НАЧАЛЬНИК ШТАБА ФЛОТА

олжность начальника штаба Черноморского флота Кор

нилов принял в апреле 1849 г. Штаб состоял в то время из канцелярии, дежурства, аудитората, гидрографического и медицинского отделений; кроме них, начальнику штаба подчинялись архив флота, типография, обсерватория, библиотека. Наряду со штабом важным органом управления флотом являлось интендантство, начальник которого (обер-интендант) подчинялся непосредственно главному командиру. Интендантство ведало очень обширным кругом вопросов, включая постройку и вооружение кораблей. Инженерно-строительная часть составляла отдельный орган, подчиненный строительному департаменту морского министерства.

Для

существовавшей в то время системы управления флотом, как и для всего центрального и местного государственного аппарата России, наиболее характерным являлось господство бюрократии, канцелярской волокиты, взяточничества и бескультурья. «Бумаг столько,—писал Лазарев.— что сижу по 10 и 12 часов в сутки и выбиваюсь из сил, но главное в том, что проклятые эти бумаги отнимают у меня время везде быть, все самому видеть»⁸⁰. Творцов этих бумаг—чиновников различных рангов—Лазарев именовал не иначе как «пишущей тварью». Впрочем, значительная часть бумаг рождалась не на месте, а шла из центра, так как «бумажных люден в Петербурге в сто раз более нежели собак».

Искоренить этот порядок в то время было невозможно, потому что он был заведен не отдельными личностями, а представлял собой систему, свойственную аппарату управления крепостной страны. Количество бумаг росло из года в год. Если, например, в 20-х годах в управлениях Черноморского флота число «входящих и исходящих номеров» исчислялось ежегодно в 5 тысяч, то в 30-х годах достигало 35 тысяч, а в 40-х годах — 70 тысяч. «А против прежнего, — отмечал Лазарев, — толку в отчетности и вообще в делопроизводстве нисколько не более, а еще более запутанности».

Не удивительно поэтому, что первым впечатлением Корнилова, пришедшего в штаб после многолетней службы на кораблях, явилось обилие штабной переписки. Уже в первые дни работы в его дневнике появляются записи: «От бумаг голова пошла кругом», «Трудно выдумать ловчее путаницы нашей отчетности!» Чтобы хоть как-нибудь избежать укоренившихся порядков в управлении флотом, он стремился наладить систематические выезды в порты и базы, на корабли и соединения, где можно яснее представить себе истинную картину состояния флота.

Уже через две недели после вступления в должность начальника штаба Корнилов докладывает Лазареву о том, что ему приходится очень редко встречаться с командирами и офицерами кораблей. В связи с этим он просит разрешения устраивать инспекторские смотры кораблей, производить личный осмотр портов, арсеналов, маяков, верфей, строений, госпиталей, мастерских, экипажных магазинов, а также совершать плавания на отрядах судов, «занимая команды эволюциями и вообще морскою практикою». После получения разрешения Корнилов начал проводить этот порядок в жизнь.

Уже в течение первого года своей новой деятельности Корнилов находится в постоянных разъездах по портам Черноморского побережья. Здесь он своими глазами увидел действительное положение и убедился, что подлинные результаты деятельности . многих сановников, старших и младших чиновников совсем не таковы, каковыми они представлялись в официальных отчетах.

Севастополь, который Корнилов знал давно и неплохо, произвел на него тяжелое впечатление прежде всего потому, что там по-прежнему мало заботились о помещениях для матросов. Осматривая их, Корнилов писал: «Казармы текут; люди помещены в три этажа, т. е. на полу, потом на полатях первого этажа и на полатях под крышей — потолка нет». Не в лучшем положении находились и другие помещения, в которых жили матросы. Осмотрев здание 28-го флотского экипажа, он записал: «Когда взойдешь — трудно поверить, что все эти 120 и 130 человек так живут... Крыша течет, рамы ветхи до невероятия, стекол многих нет»¹.