Вид на битву с высоты

Булычев Кир

Одна из масок смотрела в его сторону. На переднике был нашит красный крест. Нет, нельзя быть уверенным.

Доктора и ассистенты, ламы и муллы, музыканты и водоносы – рыцарям разрешено в перерывах между раундами напиться, – все отошли назад, освобождая место для боя.

Рыцари некоторое время стояли, ожидая удара гонга.

Генерал на нашей трибуне поднял руку. В ответ генерал на той, вражеской, трибуне тоже поднял лапу.

Музыкант с тарелками изо всех сил ударил в них.

По толпе прокатилась дрожь.

И тут же все начали

кричать – это было заразительно, как в детстве, и Коршун кричал, подбадривая своего рыцаря.

И, как бы подстегнутые этим, рыцари бросились друг на друга, сверкнули мечи – они сшиблись ими, – и тут же мечи отлетели вверх от удара.

Снова ударились – снова отлетели.

Теперь рыцари, чуть согнув ноги – так легче отпрыгнуть, если надо, – начали ходить по кругу: они как бы испытали друг друга, показали всем, что равны по силе, и теперь удвоили осторожность.

Порой кто-нибудь из них взметывал меч и тут же отпрыгивал назад, мечи касались кончиками, и в тишине на поле слышно было, как металл звякал о металл. И тут противник сделал неожиданный глубокий выпад вперед, так что достал до груди нашего рыцаря.

Толпа ахнула. Но удар меча пришелся в нагрудные пластины и не причинил рыцарю вреда.

«Ох» облегчения прокатился по нашей половине поля.

Наш рыцарь понял, что пришло время действовать всерьез, и, перехватив меч второй рукой, рубанул по врагу сверху двумя руками. Кинжал он успел отбросить, и тот змейкой упал на жесткую землю. Коршун не понял, как же получилось, что ублюдок успел отпрыгнуть, – но меч просвистел в воздухе, и рыцарь еле удержался на ногах, подставив противнику плечо.

Коршун видел и понимал, что тут и нужно нанести ответный удар. Ему самому приходилось не раз биться на мечах, а это простое, но тяжкое искусство.

Возможно, ублюдок тоже увидел такую возможность, но, отклоняясь от вражеского выпада, он на мгновение потерял координацию движений, так что ответный выпад запоздал.

Теперь они рубились, как рубят дрова, – держа мечи обеими руками, замахиваясь с кряхтеньем, с хрипом, били как по бревну.

Возможно, для фотоснимка такая драка была хороша, но Коршун-то знал, что даже очень сильный человек при таком бое быстро теряет силы. Ведь приходилось не только бить, вкладывая в удар всю силу – иначе твой меч вылетит из рук и ты останешься безоружным, – но и двигаться, прыгать, выбирая позу для следующего удара.

Удар, еще удар. Зрители – всем стадионом – шумели, как волны, – то накатывались на берег, когда сталкивались мечи, то примолкали. Коршуну хотелось бы послушать, как дышат рыцари, – но, конечно же, он не услышал.

Наш рыцарь медленно отступал, с каждым разом его удар становился чуть слабее, и поднимать меч становилось трудней.

Но на помощь ему пришел авторитет судьи.

Он поднял вверх песочные часы, песок в которых уже высыпался вниз. Значит, раунд кончился. Можно передохнуть.

Музыкант ударил в тарелки.

Рыцари разошлись метров на двадцать. Им вынесли табуреты.

Ассистент стал капать из мокрой тряпки на лицо рыцаря так, чтобы вода заливалась за маску.

Помощник судьи, прежде чем повернуть песочные часы, выстукивал по медному треугольнику гвоздем, часто, как пульс, – это было время перерыва.

Вместо мечей противникам выдали сабли.

Перерыв кончился. Коршун протискивался в сторону медиков, благо никто не обращал на него внимания. Коршун добрался до них и тогда узнал Надин. Хоть и в маске – он узнал ее по фигуре, по рукам. Она тоже сделала движение в его сторону. Коршун угадал глаза в прорезях металлической маски и краешек красного платка, выбивавшегося из-под металла.

– Ну как ты? – спросил Коршун тихо.

– Ничего нового? – спросила Надин, и Коршун расстроился. Он и не думал о Шундарае, а она о нем думала.

– Даже если они поймают его, – сказал Коршун, – они нам не скажут. Мы доживем до конца нашей кармы и никогда не узнаем.

– Ты посмотри у него в сундучке, – попросила Надин. – Нет ли там чего-нибудь обо мне. Мне не хотелось бы оставлять для чужих людей.

– А что там может быть? – Коршун не стал признаваться ей, что уже копался в сундучке Шундарая.

– Там мои фото и письма, – сказала она. – Конверт. Принесешь?

– Принесу.

– Обещаешь?

– Одну фотографию я оставлю себе.

– Глупый, это никому не нужно.

– И тебе не нужно?

– И мне не нужно, – ответила она жестко. – Только письма не читай.

– Тогда я возьму фото.

– Возьми. Как хочешь.

Громко закричали вокруг.

Коршун посмотрел на поле.

Наш рыцарь смог задеть ублюдка по левой руке. И даже, кажется, отрубил ему пальцы. Тот завизжал – отпрыгнул в сторону, кровь лилась на землю.

Наш рыцарь сразу пошел вперед – добить. Он понимал, что это надо сделать до удара гонга, потому что в перерыве ассистенты завяжут руку, остановят кровь, а последний раунд был на дубинках, и еще неизвестно, чем все кончится.

Наш рыцарь пошел вперед, а враг, прижав к груди окровавленную руку, отбивался саблей. И ясно было, что он не сумеет удержаться, уж очень сильно шла кровь.

Коршуну даже показалось, что ублюдок пошатывается, – видно, бой окончится раньше, чем обычно. И боги, которые всегда следят за боем людей, будут недовольны.

И все бы кончилось так, как рассчитал Коршун, если бы не чертова лунка – ямка в сухой земле. Наш рыцарь попал в нее носком башмака в тот момент, когда рванулся вперед, чтобы нанести удар по шее ублюдка.

Рыцарь потерял равновесие – на секунду, сделал лишний шаг и подставил бок врагу.

Тот с оттяжкой ударил саблей по боку и разрезал кожаную куртку – сбоку она без железных пластин: туда редко удается достать.

Коршуну было видно, что сабля исчезла в боку рыцаря, как нож исчезает в буханке хлеба. Рыцарь потерял равновесие и отступил не столько от слабости, как от желания избежать нового удара саблей.