Вид на счастье
Шрифт:
Лена, не имея сил сдержаться, тронула себя между ног. Там было влажно, и все, кажется, даже пульсировало от притока крови. Первое же прикосновение сразу увело за грань — стало ясно, что теперь уже не притормозить и не убедить себя, что подсматривать нехорошо, а вуайеризм («Вот чертов Дар! Накаркал ведь!») — извращение и вообще зло.
Так что Лена лежала, следила за руками Дара, неторопливо двигавшимися по телу, и все более смело ласкала себя. А Дар… Дар словно нарочно делал все, чтобы окончательно лишить тайную наблюдательницу последних крупиц разума: трогал себя, гладил, с особой
Или уже не мыл? Ведь когда люди просто моются, у них на это не встает, нет ведь? И для того, чтобы сделать член чище, не нужно ритмично и неторопливо гонять по нему кожицу, при этом другой рукой нежа и перекатывая в пальцах яички. А Дар все это делал! И получал при этом явное удовольствие: жмурился, кусал губы и по-прежнему, сволочь такая, улыбался развратно-мечтательно. Маринка и Лерка были недостаточно хороши? Или, напротив, хороши настолько, что никак из головы не шли?
Мысль о девицах, от которых только что приперся Дар, несколько сбила настрой, оргазм отступил, и если бы этот козел блудливый теперь выключил воду и отправился спать, Лена сумела бы сохранить остатки самоуважения. Но Дар и не думал останавливаться. Теперь он принялся мыть голову. Мыльные потоки потекли по торсу, зарываясь в темные волосы в паху. Поднятые вверх руки позволили Лене видеть все тело Дара: каждую мышцу, каждую выпуклость, каждый изгиб. Но более всего по-прежнему манил член: покачивающийся при каждом движении, натянутым луком изогнутый вверх, темный от прилившей крови…
Лена невольно облизнула губы, представляя себе, каким он мог бы быть на вкус и какими были бы ощущения от прикосновения к блестящей гладкой головке. Минет она делала лишь однажды — парню, про которого начала было думать, что с ним все надолго и всерьез. Но именно минет положил этим мыслям конец. Парень оказался нетерпелив и даже груб, постоянно хватал за волосы, удерживая голову и не давая отстраниться, толкался членом прямо в горло. Лена слишком хорошо запомнила, как тогда беспомощно давилась и кашляла, и более на такое никогда не соглашалась.
И вот теперь, подглядывая за Даром, думала лишь об одном: как смело войдет к нему под струи теплой воды, опустится на колени и самым кончиком языка, словно бы испрашивая разрешение, коснется дырочки уретры… Коснется и глянет наверх, в лицо Дару, чтобы получить ответ, и увидит в глазах любимого человека не насмешку и не желание оттолкнуть, а жаркое возбуждение, жажду удовольствия и просьбу продолжать… И тогда Лена возьмется за дело всерьез. Начнет посасывать головку, станет лизать ствол и нежно целовать яички…
— Мххх! — Лена выдохнула в подушку, зажав зубами плотную ткань наволочки, и кончила.
В глазах стало темно, дыхание сбилось, сердце колотилось где-то в горле.
— Ну что, налюбовалась? — с явно читаемой усмешкой в голосе спросил Дар.
Лена замерла, как мышь под веником, в секунду осознав, что Дар уже не в душе, а стоит совсем рядом, возле кровати. И наверняка слышит то, как она сопит, видит ее пододеяльную возню, потное лицо и прикушенную зубами наволочку. Мамочки! Мамочки родненькие!
Дар молчал, Лена и вовсе, кажется, дышать перестала, буквально остекленев
Лена приоткрыла один глаз. Было темно, но не настолько, чтобы погрузить комнату в полный мрак, так что соседняя кровать оказалась отчетливо видна. Дар лежал к Лене спиной и не шевелился. Влажные волосы разметались по подушке, во всей позе — напряжение. И вот как теперь жить-то дальше?.. Как?!
Просто лежать, слушать чужое дыхание, ждать, гадать и сдерживать себя, чтобы не начать скулить, объясняться и извиняться, было невозможно. Просто невозможно! Лена тихо встала, оделась и вышла, невесомо прикрыв за собой дверь номера. Полумрак круглосуточного, но в это совсем уж позднее время пустого бара оказался идеален для того, чтобы спрятаться от мира. Лена заказала себе чашку кофе, чтобы не нервировать бармена, и забилась в угол.
Если бы она сейчас была дома, то наверняка совершила бы что-то разгромно-разрушительное, но чужой город в чужой стране ставил в рамки, сковывал… Может, Дару, по крайней мере, хватит совести не трепаться о том, чему он стал свидетелем, и не издеваться особо зло над своей однокурсницей?
А после того, как все они вернутся на родину и сдадут зимнюю сессию, можно будет перевестись в другой институт, а то так и переехать в другой город, где Лену никто не будет знать, где до нее никому не будет дела…
— Вот она где! Кофеек пьет! — вздрогнув, выныривая из своих невеселых мыслей, она подняла голову — напротив, нервно притопывая ногой, стоял Дар.
— Я…
— Одно слово — Фифа! — Дар махнул рукой и вдруг решительно уселся напротив. — Ты куда драпанула-то? Я понадеялся, что, может, за презиками — вряд ли ж такая, как ты, в сумочке их пачками носит. А ты тут сидишь с похоронным видом, не ведая, что у меня полный боезапас…
— Боезапас… чего?
Дар вдруг ухмыльнулся совершенно хулигански и сунулся ближе, заставив Лену отпрянуть:
— Гондонов, Фифа! Или зря я старался, вокруг тебя гоголем ходил; хвостом крутил, ревность в тебе взращивая; и даже, увидев, какие нам перепали номера, подбил этого гамадрила Сашку, а главное, Машенцию на рокировку в составе постояльцев?
— Ты пьян, Дар…
— Да уж пришлось накатить для решимости — спасибо Маринке и Лерке, которые завсегда в состоянии «а у нас с собой было»! Иначе никак! Что я, стриптизер-профессионал, что ли, чтобы по трезвяку шоу «За стеклом» для тебя устраивать?
— Но…
— Да, блин, Фифа, пошли уже в нумера! А то мукает она, нокает… Или… — было поднявшийся на ноги Дар вдруг посерьезнел. — Или я все не так понял, и ты у меня на шее до сих пор не висишь не потому, что никак робость свою фифью не одолеешь, а потому, что я тебе со своими чуйствами на фиг не нужен?
— Ну…
— Фифа!
— Я не Фифа! У меня имя есть!
— Смотри ты, реакция на раздражители присутствует. Теперь бы еще понять: мне тебя дальше соблазнять всячески или без сиропа, и ты «облико морале» без страха и упрека, Леночка?