Вихрь с окраин Империи
Шрифт:
– Что не так, Матти?
– Сейчас неподходящее время об этом говорить, но я беспокоюсь о Пауле.
– Ты знаешь, почему он свалился в обморок?
– Наташа думает, что главным образом из-за недостатка пищи и сна. Сам Пауль ничего не сказал.
– Я позабочусь о нем, Матти, – успокоил его Верещагин.
– Что слышно нового?
– Я получил записку от женщины, которая утверждает, что Бог посылает ей сообщения и хочет, чтобы одно из них она передала нам, – с бесстрастным видом произнес Верещагин. – Я объяснил ей, что мы можем получать
Харьяло провел ладонью по волосам, пытаясь сдержать усмешку.
– Как мы распорядились новыми людьми? – спросил его Верещагин.
– Я отдал три из четырех наших резервных «кадиллаков» капитану Ольрогге из батальона Эбиля – ты его знаешь. Ребята Ольрогге будут работать на трех машинах, а четвертую я передал Михаилу Реммару.
Реммар был отставным солдатом с протезированным коленом.
– А где ты нашел экипаж для Михаила? – машинально поинтересовался Верещагин, продолжая думать о своем.
– Он сам его нашел. Это его жена и ее кузина. Мария водит машину лучше, чем Михаил, а кузина – настоящий снайпер. Посмотрел бы ты на нее за видеоигрой.
– Я не собираюсь критиковать твои действия, Матти. Если у них есть необходимый опыт, то, в конце концов, это ведь их планета.
Музыка отзывалась гулким эхом в естественном амфитеатре, образованном пещерой 3-й роты, где Летсуков играл на фортепиано, пока его поклонники толпились в боковом проходе.
– Что ты играешь? – заинтересовался Ханс Кольдеве, проходя мимо.
– То, что просят ребята. Помните? – Летсуков лихо исполнил быстрое глиссандо вверх и вниз. – Вы как-то сказали: «Кто платит скрипачу, тот и заказывает музыку».
– Думаю, я что-то процитировал, – признался смущенный Кольдеве.
– Все в порядке, сэр, – улыбнулся Летсуков.
– Это твоя третья война, Дмитрий?
Летсуков коснулся клавиш.
– Четвертая. – Он покосился на Кольдеве. – Знаете, сэр, война похожа на Вагнера. Много шуму, слишком долго тянется, а в перерывах успеваешь только покурить.
На момент в пещере стихла даже обычная деловая суета.
– Матти прав, – промолвил Кольдеве, наполовину обращаясь к самому себе. – Мы обезумели.
Несколько солдат уже соорудили стену из папье-маше, чтобы спрятать за ней фортепиано в случае, если Драконовым пещерам будет грозить опасность. Кольдеве ободрила их уверенность в том, что они смогут вернуть инструмент назад.
В качестве выдающегося пациента Паулю Хенке предоставили настоящую кровать, на край которой и присел Верещагин, стараясь удержать в руках тарелку и чашку с блюдцем.
– Не вставай, Пауль. Я просто принес тебе чай и сандвич.
Палач кивнул; в уголках его рта четко обозначились морщины.
– Я просто отдыхаю – выйду отсюда через несколько часов.
– Поешь, иначе тебе никуда не выйти, – возразил Верещагин, наблюдая за Хенке. Когда Палач взял блюдце, его руки задрожали,
– Прости, Антон, – смущенно извинился он.
Оставив чашку в руке Хенке, Верещагин забрал блюдце и вложил сандвич в его свободную руку.
– Пауль, мы знаем, в чем твоя проблема.
– Нет никакой проблемы, Антон, – с притворной бодростью отозвался Хенке. – Просто немного сдали нервы. Меня осмотрел врач.
– Пауль, – спокойно продолжал Верещагин, – в этом батальоне мы не обманываем друг друга и даже самих себя. Я говорил с врачом. Ты не ешь, не спишь и слишком много пьешь…
– Совсем мало! – запротестовал Хенке.
– Возможно, мало в абстрактном смысле слова, но слишком много для тебя. – Он положил руку на плечо Хенке. – Пауль, мы с тобой прошли через многое, но есть предел для каждого из нас. Возможно, ты лучший офицер, какого я когда-либо знал, и к тому же ты мой друг, но ты не можешь командовать ротой, если не внушаешь доверия ни мне, ни своим подчиненным. – Верещагин почувствовал, как Хенке снова задрожал под его ладонью. – Мне отчаянно необходимы командиры, а лучше тебя я никого не знаю.
– Возможно, несколько дней я и вправду недоедал.
– Дело не в этом, Пауль. Это всего лишь симптомы, – промолвил Верещагин, стараясь говорить как можно мягче.
Минуты через две Хенке перестал дрожать.
– Значит, я в самом деле свихнулся? – с тоской протянул он. – Я бы возмутился, услышав такое от кого-нибудь другого.
– Знаю, Пауль, – кивнул Верещагин. – Мы все, наверное, немного чокнутые, но нужно соблюдать меру. Как по-твоему, Сергей Окладников готов к командованию ротой?
– Готов. – Палач задумался. – Я должен показаться психиатру?
– Очевидно. Кроме того, доктор Солчава обещала научить меня снимать стрессы. Можем попробовать вместе.
– Что скажут люди, узнав, что один из твоих командиров – псих? – спросил Хенке.
– Это всего лишь подтвердит то, в чем они не сомневались уже много лет.
Через несколько минут, когда Хенке заснул, Верещагин пригладил растрепанные седеющие волосы друга и оставил его на попечение Солчавы.
Проследив, чтобы Хенке как следует поужинал, Солчава разрешила ему выполнять легкую работу. Вместе с батальонным сержантом Юрием Малининым, который мог работать без сильных болей пять-шесть часов подряд, Хенке начал обдумывать детали плана, созданного Верещагиным.
Блуждающий под покровом дождливой ночи взвод бронемашин 9-го императорского штурмового батальона столкнулся с двумя «кадиллаками» 4-й роты, вооруженными один 90-миллиметровым, а другой 30-миллиметровым орудием, которые направлялись в новое место укрытия. В темноте более мобильная артиллерия мятежников позволила бронемашинам 4-й роты сделать первые выстрелы. 30-миллиметровые снаряды не причинили вреда противнику, но один из 90-миллиметровых, угодив в передний имперский броневик под острым углом, начисто срезал его орудийную башню.