Викинг. Бог возмездия
Шрифт:
– Мы подождем день или два, чтобы все высохло, – сказал он Гилфи.
Несмотря на то, что смазанные смолой стены «Дубового шлема» займутся и будут гореть, точно кузнечный горн самого Велунда, сейчас они намокли от дождя и морской воды, которую по приказу Улафа жители деревни носили в ведрах и выливали на стены, на случай если Рандвер заявится ночью и захочет сжечь жилище ярла Харальда.
– Да уж, эти люди уже никуда отсюда не уйдут, – согласился с ним Гилфи, пнув ногой крысу, которая, не обращая на людей внимания, пыталась отгрызть белый палец у трупа
Никто не стал спорить с планом Сигурда сжечь дом вместе с телами погибших односельчан.
– Пусть ярл Рандвер увидит дым из Хиндеры и знает, что ему не суждено сидеть в кресле твоего отца, – заявила женщина по имени Торлауг, чьи глаза метали молнии.
В последний раз Сигурд видел ее мужа Асбьёрна, когда тот бежал вместе с Сорли, собираясь убить конунга Горма, и дать последнему сыну Харальда шанс остаться в живых. Больная рука Асбьёрна не помешала ему сражаться до самого конца, и Сигурд дал себе слово позаботиться о том, чтобы про его подвиг узнали скальды. Рассказ о героизме Асбьёрна позволил Торлауг гордо выпрямить спину.
– Нужно подождать, когда Рандвер будет внутри, а потом все поджечь, – выкрикнула девушка по имени Ингун.
Она была достаточно хорошенькой, чтобы тэны Рандвера принялись убивать друг друга за возможность изнасиловать ее первым или забрать в Хиндеру, чтобы жениться, – и не важно, есть у него уже жена или нет. Но Ингун оказалась такой же резвой, как и красивой, и никому не удалось ее поймать.
– Я не хочу, чтобы этот человек умер в том же огне, что и наши родные, – заявила Торлауг.
Сигурд знал, по какой причине они не стали с ним спорить, когда он сказал, что хочет сжечь «Дубовый шлем». Дело было вовсе не в том, что они больше никогда не смогут веселиться в медовом зале, заполненном до самой крыши призраками и золотыми воспоминаниями о более счастливых временах. Просто ревущее, могучее пламя унесет мертвых в загробную жизнь так же быстро, как дым поднимется к небу, и почти так же стремительно, как валькирия, летящая в Асгард с героем на руках. Поэтому, когда «Дубовый шлем» достаточно высохнет, он сгорит дотла.
Сигурд не был ярлом. Однако казалось, в их глазах он держал невидимую веревку, другой конец которой находился в руках ярла Харальда, и не имело значения, что сейчас тот пировал с богами в Вальхалле. Они ждали, что Сигурд поведет их за собой, и эта надежда, точно тяжелый торк, давила ему на шею.
– Ты не можешь оставаться здесь, парень, – сказал Солмунд, когда Сигурд поднес сальную свечу к его лицу. Юноша направлялся на холм, с которого открывался вид на залив, когда решил проверить, не умер ли старый шкипер в своей постели. – Рандвер не станет тратить силы на меня и остальных, но стоит ему пронюхать, что ты жив, и он пустит по твоему следу своих псов. И конунг-клятвопреступник тоже – он-то знает, что тебе удалось спастись. – Солмунд ухмыльнулся, несмотря на мрачные слова. – Он будет чесаться, как вшивый раб, при мысли о том, что ты разгуливаешь на свободе, когда по всем
Эта мысль согрела покрытую льдом змею, свернувшуюся внутри Сигурда, хотя, по правде, он сомневался, что конунг лишится сна из-за мальчишки, у которого борода еще только начала расти.
– Не сомневайся в намерениях Одноглазого, – продолжал Солмунд, наставив на Сигурда окровавленный палец. – Ты не просто так остался в живых во время той бойни.
– Я убежал, – пробормотал Сигурд, но шкипер не обратил на его слова внимания.
– И я точно знаю, что не за тем, чтобы ты смог меня залатать. – Глаза старого шкипера уставились на Сигурда. – Ты же знаешь, что боги любят хаос.
Сигурд знал это – понял в сосновом лесу, где бушевало сражение и он убивал людей мечом и копьем. Именно тогда он осознал, что у него самого есть дар создавать хаос. И его это вполне устраивало.
– Когда вернется Улаф, мы уйдем, – сказал он. – Ты тоже, Солмунд. Ярл Рандвер придет, чтобы захватить Скуденесхавн от имени конунга Горма, только нас там не будет.
– И куда мы направимся? – спросил, бледный как смерть старый шкипер, рана на груди которого только начала затягиваться, словно губы во время гримасы.
Однако он был готов идти туда, куда понесет его ветер Сигурда, и тот пожалел, что у него нет более определенного ответа.
– Я не знаю, – сказал он.
Ветра почти не было. Яростное пламя бушевало, высокое, точно могучие дубы; металось, разбрызгивая в разные стороны бронзовые искры, казавшиеся живыми, как будто их выпустили в полет по свету, чтобы разнести весть о том, какая судьба настигла жителей Скуденесхавна. Дым поднимался в небо, словно черные паруса драккара, принадлежащего какому-то богу, и старые, изъеденные червями балки трещали и сердито плевались огнем. «Дубовый шлем» горел.
Со дня рейда прошло три дня, два из них без дождя. Улаф и его отряд вернулись, но не принесли хороших новостей, чтобы хоть как-то утешить жителей Скуденесхавна.
– В доме ярла Лейкнира нас ждал холодный, словно сиськи ледяной великанши, прием, – рассказал Улаф. – Тот дал нам ясно понять, что не желает иметь с происходящим ничего общего, поскольку находится между нами и ярлом Рандвером. Наверное, удивляться тут нечему, но потом он сказал, что Рандвер заметно разбогател, и, если жители Тюсвара и встанут на чью-то сторону, так это на его. – Улаф поморщился. – Мне очень хотелось прямо там и тогда вонзить ему копье в живот, чтобы не пришлось разбираться с ним потом.
– А что Худобрюх? – спросил Сигурд, имея в виду ярла Арнштайна Арнгримссона из Букна.
Свейн выругался, а Улаф покачал головой.
– Мне попадались камни, у которых больше здравого смысла, чем у этого болвана. Он предложил нам вместо мяса кости и эль, по вкусу напоминавший мочу, а потом заявил, что твой отец – глупец, раз он не понял, что Бифлинди и Рандвер объединились и плетут интриги.
– Значит, они нам не помогут, – подытожил Сигурд.
Улаф почесал заросшую щетиной щеку.