Викинг
Шрифт:
Красными, потому что в начале прогнозирования внучка финской ведьмы очень старательно втерла в бороздки мою кровь. — Любит тебя Один. Хотя это и без гласа рун было понятно: сын мой сказал, что полугода не прошло, как ты пришел к Хрёреку в рваных штанах, а теперь у тебя на руках — красное золото.
Мне показалось, что во взгляде, брошенном на мои браслеты, сверкнула алчность. Не раздумывая, я стянул одну из побрякушек, самую увесистую, и положил перед Рунгерд.
— Ах! — нежно вздохнула она. — Твоя щедрость достойна ярла. Но нет, — она подвинула браслет ко мне. — Я не могу этого взять. Этот браслет тянет на свадебный
— Пусть это тебя не беспокоит! — хвастливо заявил я.
И тут же сообразил, что ляпнул.
К счастью, делать меня своим мужем в планы Рунгерд действительно не входило.
— А я думала, тебе по вкусу моя маленькая Гудрун? — Еще один лукавый взгляд.
— Вы обе так красивы, что легче убить дюжину врагов разом, чем выбрать одну из вас, — произнес я дипломатично.
— Хорошо сказано! — одобрила Рунгерд. Какая женщина обидится на подобный комплимент? — На-ка, выпей это, сладкоголосый мой!
Серебряная чашка с желтоватой бурдой оказалась перед моим носом.
И я выпил. Залпом. Даже не понюхав предварительно. Если это яд, то я умру, гордый своей крутизной.
А недурно, кстати. Горчит почти как кофе…
…а забирает, как бутыль молодого вина. Голова ясная-ясная, а вот с координацией — намного хуже.
Ну и глазищи у этой женщины! Чисто тигрица. Это, кстати, не поэтический образ. Я в зоопарке, было время, специально в глаза разным хищникам смотрел. Учился…
— Расскажи мне о тех, кого ты убил, — попросила Рунгерд.
— Обо всех?
Вот уж не хотелось бы. Во-первых, есть вещи о которых не хочется вспоминать. Во-вторых, выяснится, что великий воин Ульф Черноголовый и убивать-то начал сравнительно недавно. А ведь любой уважающий себя викинг уже годам к пятнадцати имеет за спиной двух-трех жмуриков.
— Думаю, пары месяцев будет довольно, — уточнила Рунгерд.
Я облегченно вздохнул.
И начал с берсерка. Описал в подробностях весь морской бой. Затем — неспровоцированное нападение, начавшееся с каменюки, от которой укрыл меня Стюрмир, и закончившееся жестокой резней — карой за это самое нападение.
Внучка вельвы слушала очень внимательно. Ее интересовал не только сам процесс смертоубийства, но и то, что за этим следовало…
Что характерно, я с легкостью вспоминал мельчайшие детали, которые интересовали Рунгерд. Надо полагать, обострение моей памяти происходило не без помощи горького снадобья. К которому я, по настоянию собеседницы, время от времени прикладывался.
Потом… Потом, как выяснилось, я никого не убивал.
Схитивших меня рабовладельцев и их несчастный «груз» прикончили без моего участия. Тем более, их не просто убили. Это, можно сказать, даже не убийство, а жертвоприношение. За подобное деяние от папаши Одина — сплошные бонусы. И никаких обиженных душ упокойников.
Может, проблема в том, что не добили моего ушлого раба Хавчика?
Но нет. К моменту официального объявления мой козлик был уже отделен от жертвенных «овнов».
Об убийстве Сторкада я поначалу скромно умолчал.
Однако именно на этом эпизоде мы и споткнулись. Ведь о несостоявшейся дуэли я все-таки рассказал.
Имя Сторкада, как выяснилось, было неплохо известно Рунгерд (тут, похоже, все всех знают), и
— Нет, — наконец заявила датско-финская колдунья, вновь усевшись напротив меня. — Ты рассказал не все. Говори, что утаил.
Будь я в нормальном состоянии сознания, сумел бы удержать язык за зубами.
Но мне было, во-первых, все по фигу, а во-вторых, я был настолько расположен к Рунгерд, что решил: почему бы и нет? И выложил ей историю маленькой бедняжки. И то, как я убил Сторкада.
Этот мой рассказ был выслушан особенно внимательно. Но ничуть не осужден.
Старина Один двигал моей рукой, сделала вывод Рунгерд. Это его стиль. Она бы еще усомнилась, но то, что я дал Сторкаду возможность умереть с мечом в руке, по ее мнению, указывало на главного северного бога так же уверенно, как куча собачьего дерьма на ковре — на присутствие невыгулянного пса. И именно из-за Одина нить моей судьбы больше похожа на собачий колтун. Да и с происхождением моим какие-то непонятки. Чужаком от меня попахивает столь явственно, что она сама едва не обманулась. Это, не исключено, — тоже интрига Одина. Отец воинов любит создавать для своих адептов ситуации, благоприятные с точки зрения добычи славы. Иными словами, настоящий любимец Одина — это двуногая провокация к смертоубийству.
И то, что я не умею правильно разбираться с душами убитых врагов (вот уж не знал, что тут существуют правила!), тоже характерно для «одинцев». Вот те же берсерки, например…
Рунгерд совсем уж собралась поведать мне краткий курс теории оборотничества, но спохватилась и вернулась к основной задаче.
Она быстренько проанализировала (вслух, так что я оказался в курсе) историю моей любви и мести, а затем пришла в выводу, что все это тоже было результатом порчи. Так что нет, не из-за Сторкада я угодил в полосу непрухи.
Рунгерд было совершенно очевидно, что имела место подстава.
Не может же доблестный викинг с ходу влюбиться в никудышную шлюху-рабыню, а затем вызвать на дуэль одного из лучших поединщиков Хедебю. Да и зачем Сторкаду убивать девку? Нет, речь, само собой, не о гуманизме, а о деньгах. За мертвую чужую рабыню ему пришлось отдать свое серебро. Глупость какая!
Я спорить не стал. Прошло всего-ничего, а я уже не помнил личика этой бедняжки-рабыни. Черствый я, должно быть, человек…
Вывод, сделанный из этой истории Рунгерд, был однозначен.
Я нарушил сакральные правила еще до прибытия в Хедебю. Собственно, я только и делал, что нарушал всяческие запреты.
Но, кажется, Рунгерд знает, когда последствия моего сакрального невежества превысили некий предел и возникла эта самая «порча». Впервые она обрушилась на меня в облике булыжника, скинутого с береговой кручи неразумными эстами. Вывод очевиден. Даже ежику понятно, что мстит мне не какой-нибудь там загубленный дружинник Довгана, а неупокоенный дух прирезанного отморозка-берсерка!