Виктор Гюго
Шрифт:
3. «Восточные мотивы»
и лирические сборники 30-х годов
Поэзия занимает огромное место в литературном наследии Гюго. Он по праву считается одним из величайших поэтов XIX в., хотя у нас он известен больше как романист и создатель романтической драмы. А между тем множество его идей, знакомых нам по его романам и драмам, впервые были выражены Гюго в его поэзии. В ней наиболее ясно прослеживается эволюция Гюго как художника и мыслителя, ибо каждый из его поэтических сборников — «Оды и баллады», «Восточные мотивы», четыре сборника 30-х годов, затем созданные во второй половине века «Возмездие», «Созерцания», «Грозный год» или трехтомная «Легенда веков» — представляет собой определенный
Впервые новые мысли о поэзии (после ранних классицистских стихов) были высказаны Гюго в предисловии к сборнику «Оды и баллады» 1826 г.: «выровненному», «подстриженному», «подметенному» и «посыпанному песочком» королевскому парку в Версале, как он рисует классицистскую поэзию, Гюго противопоставляет естественность первобытного леса, к которой должна стремиться истинная поэзия. Однако, провозгласив этот идеал, молодой поэт далеко не сразу приходит к нему в собственном творчестве.
Подлинно новым словом его поэзии явился сборник «Восточные мотивы», созданный на той же волне энтузиазма в преддверии революции 1830 г., что и предисловие к «Кромвелю». В этом сборнике автор уже более решительно заявляет, что «в обширном саду поэзии нет запрет-пых плодов» и «поэт свободен в выборе своих тем». Обращение к Востоку с его причудливыми экзотическими образами было своего рода реакцией на мир гармонии и ясности, воплощаемый поэтами-классицистами. Восток, кроме того, давал возможность для раскрытия иного понимания человека — индивидуального и самобытного, — которое было чуждо классицизму, стремящемуся к обобщению. Этим и объясняется тяготение к восточной тематике со стороны писателей-романтиков.
Однако не только поиски самобытности и экзотики привели Гюго к теме Востока. В значительной своей части «Восточные мотивы» навеяны освободительным движением греческого народа, которое в 20-х годах XIX в. приковывало к себе внимание всех передовых людей Европы.
Первым из поэтов, поднявшим свой голос в защиту Греции, был Байрон, который принял непосредственное участие в борьбе за ее освобождение и погиб в 1824 г. в греческом городе Миссолонги. Героическую борьбу греческого народа воспел в своих стихах Пушкин. Восторженно приветствовал восстание греков и его друг декабрист Кюхельбекер. Не остался в стороне от этого события и Виктор Гюго. Тема национально-освободительной войны, которой суждено было занять огромное место в творчестве поэта, вошла в его поэзию начиная с «Восточных мотивов».
«Восток не был только декорацией. В эти годы интерес к Востоку был неминуемо связан со страстями, которые там разбушевались…», — отмечает Арагон, характеризуя «Восточные мотивы» и утверждая, что книга Гюго «вся сплетена с настоящим: его паши, гаремы, джинны насыщены настоящей кровью, слезами и криками, которые не могут иметь своим источником только воображение… За год до 1830 г. даже в экзотической мишуре Востока страсть к свободе не могла остаться чистой экзотикой» [12] .
12
Avez-vous lu Victor Hugo? Anthologie po*tique comment* par Aragon. P., 1952.
Греческой освободительной войне посвящены такие прекрасные стихотворения сборника Гюго, как «Энтузиазм», «Канарис», «Дитя», «Головы в серале» и др. Под ее впечатлением созданы героические образы греческих патриотов, погибших за свободу:
Полны величия, спокойны, тверды, строги, Вы, жертвы гордые, бойцы и полубоги, Свой непреклонный дух прославили в бою…—
«Восточные мотивы» особенно впечатляют своей новаторской формой. Отбрасывая традиционные приемы стихосложения и условные аллегории классицистской поэзии, Гюго пытается найти новые образы, ритмы и метафоры для своей поэтической системы. Именно в этом сборнике особенно нагляден переход от интеллектуальной и ораторской поэзии, какой была по преимуществу поэзия классицизма (например, стихотворения Буало), к поэзии эмоций, к которой тяготеют романтики. Этим и объясняются поиски автором наиболее ярких, впечатляющих поэтических средств, воздействующих не столько на мысль, сколько на чувства и ощущения.
Необычайная живописность, зрелищность, широкая цветовая гамма, чувственное великолепие сменяют в «Восточных мотивах» Гюго несколько суховатую и абстрактную манеру его первых од. К этому времени относится его дружба с художником-живописцем Луи Буланже, которому посвящены многие стихотворения этого сборника. Обладая глазом художника, способного увидеть и изобразить мир не только словом, но и кистью, Гюго, к тому же, немало перенял от своего друга в смысле особого колористического освоения окружающего. Для Гюго этого периода, как справедливо заметил французский исследователь Леон Эмери, «цвета и формы являются элементами познания» [13] .
13
L*on Emery. Vision et pens*e chez Victor Hugo. Lyon, 1968, p. 27.
Действительно, никогда еще до «Восточных мотивов» Гюго не искал с такой увлеченностью живых и сверкающих красок для своих стихов, подобно тому, как живописец делает это для своей картины. Целое пиршество разнообразнейших цветов открывается в помещенном в начале сборника стихотворении «Небесный огонь», где мы видим то черную, то палевую, то пурпурную тучу, рыб с серебристыми хвостами, сфинксов из розового гранита, серые обелиски, желтый Нил и т. д. При этом поэт группирует эти цвета таким образом, чтобы они еще и контрастировали друг с другом. Он рисует чернокожих женщин на белых слонах, розового сфинкса рядом с божком из зеленого малахита, белые струи молока, брызжущие под пальцами негритянки.
Поразительно яркие и интенсивные цвета знамен, на которых изображены гербы разных народов (мальтийский крест, венецианский лев, ключи Рима, миланское дитя в зубах дракона, австрийский орел с двойной головой и т. д.), как бы пламенеют над морем в стихотворении «Канарис»; феерические образы восточной ночи чаруют в стихотворениях «Пленница» и «Лунный свет»; красочное перечисление несметных богатств, которые старый паша отдал бы за молодую красавицу, поражает своей материальной зримостью в стихотворении «Ладзара».
При этом поэт превосходно владеет композицией картины, которую он воссоздает перед глазами читателя. Одна из таких картин — Стамбул с лазурными куполами дворцов, блестящими полумесяцами минаретов, башнями мечетей, плоскими крышами домов, громадой сераля, окруженного пышными деревьями, — ощутимо предстает перед нами в стихотворении «Головы в серале».
Живописный аспект дополняется в сборнике «Восточные мотивы» звуковыми образами. В «Рыжей Нурмангаль» рычат и воют тигры, львы, шакалы и леопарды, хрипят и свистят змеи и обезьяны, жужжат насекомые первобытного леса.