Виктория
Шрифт:
– Всё правильно, он в тридцать четвёртом родился, – подтвердила его мать.
Вика отбросила одеяло, оставшись в джинсах и толстовке, и бросилась к выходу. Надо найти свой вагон!
Она протискивалась среди людей и тюков к выходу, выскочила в тамбур, полный табачного дыма: там курили двое мужчин. Дверь в буферную зону оказалась закрытой. Вика дёрнула раз и другой…
– Ты куда, там закрыто! – сердито сказал один из мужчин, видимо, проводник.
– Мне надо выйти! – Вика дёргала ручку.
– Надо так
Вика спустилась с подножки и побежала вдоль состава, наталкиваясь на людей, навьюченных мешками и узлами. Второй, третий, четвёртый вагон… Вот и её пятый.
Вика остановилась, тяжело дыша. «Её» вагон ничем не отличался от вереницы своих тёмно-зелёных собратьев образца 1940 года. Кирпичного цвета покатая крыша блестела от влаги, на ней торчали вентиляционные «грибки». Из окошек с деревянными рамами на неё с любопытством поглядывали пассажиры.
Это дурной сон, это не может быть правдой!
Поезд лязгнул, дёрнулся и подался назад. Это отрезвило Вику: перспектива остаться на вокзале раздетой была ужасной.
Она побежала изо всех сил назад, замолотила кулачками по двери вагона. И испугалась, что ей не откроют, как тем отчаявшимся людям:
– Николай, откройте!
Но дверь с лязгом открылась, к Викиному облегчению, проводник помог подняться в вагон и сразу запер за ней.
– Набегалась? – спросил он. – Кипяток искала? А чего без кружки?
– Мне нужно в Москву…
– Все из Москвы, а ты в Москву? Подожди, война кончится – вернёшься.
– Вы не понимаете, мне надо назад!
– Где уж понять… Эх, молодо-зелено! – вздохнул проводник.
Поезд зашипел и тронулся, набирая ход…
Из приоткрытой двери уборной шёл едкий запах мочи. Вика заперлась там, привалилась спиной к стене, закрыла глаза. Голова кружилась, снова подступила тошнота. Запах нечистот усилил позывы, Вика согнулась, и её вырвало в металлическую грязную раковину.
Она долго умывалась ледяной водой, пока не заломило лицо и руки.
Вздрагивая от озноба, Вика сняла толстовку с британским флагом и надела её наизнанку: так не было видно картинки, а лишние расспросы ни к чему. Она расстегнула плоский фитнес-браслет и сунула в карман джинсов. Золотой крестик на витой цепочке – подарок матери – спрятала под майку.
В купе её ждали.
– Я уже начала волноваться, думала, что вы отстали, – с облегчением сказала мама Серёжи, и Вика опять подумала, что у неё удивительно мягкий и добрый голос. И лицо красивое, с большими выразительными глазами, очень напоминающее Татьяну Самойлову в фильме «Летят журавли».
– Мы так и не познакомились. Как вас зовут?
– Валентина.
– А я Вика. Виктория, – поправилась она.
– Какое хорошее
Вика улыбнулась. Своё полное имя ассоциировалось у неё с клубникой, которую мама выращивала на даче.
Из рюкзака она вытащила утеплённую курточку с погончиками и кармашками на кнопках, натянула её поверх толстовки. Сразу стало теплее. Как хорошо, что начало мая выдалось холодным, что пришлось достать из шкафа колготки, ботинки и куртку!
Вика краем глаза видела, что другие пассажиры пристально и детально рассматривают её одежду, она чувствовала себя не своей тарелке от этих взглядов. Лишь один Серёжа искренне восхитился:
– Ух ты! Это военная куртка?
– Да, это мне на военной подготовке выдали, – солгала Вика.
Прихватив рюкзак, она снова пошла в уборную. Покопавшись в кармашках, достала телефон. Сети, конечно же, не было. Его оставалось только выключить и спрятать в потайном кармане рюкзака вместе с паспортом, деньгами и картой. Сейчас все эти вещи совершенно бесполезны и даже опасны: её легко могли принять за шпионку.
Ещё в рюкзаке обнаружилась коробочка амоксициллина, завалявшаяся с прошлого года. Совершенно по-новому она смотрела на маленькие капсулы – это же настоящее сокровище! Коробочка тоже отправилась в потайной карман.
Дальнейшая ревизия рюкзака дала Вике зарядник от телефона, губную помаду, ключи от московской ипотечной квартиры, упаковку жевательной резинки, шариковую ручку и бумажные носовые платки.
Только теперь она пожалела, что не взяла в дорогу продукты. Два яблока, банан, помятая пачка печенья «Любятово» да небольшая упаковка карамели – вот и все запасы.
Без еды, без денег, без вещей. Совсем одна…
***
Поезд стоял, пропуская встречные эшелоны. Хотелось есть, но она не могла позволить себе истратить эти крохи еды из рюкзака. Женщина с девочкой пересели поближе к столику, достали из корзины чёрный хлеб с салом и варёную картошку. Ели её, макая в соль и запивая молоком из бутылки. Вика отвернулась.
Валентина вынула из сумки свёрток, зашуршала бумагой.
– Серёжа, возьми, – позвала она сына.
Мальчик откусил бутерброд и стал жевать, катая свой грузовичок по стенке купе.
– Виктория, угощайтесь. – Валентина протянула бутерброд с колбасой в бумажной салфетке.
– Что вы, не надо! Я не голодна, – пролепетала Вика, у неё чуть слёзы из глаз не брызнули от нахлынувших чувств.
– Берите, пожалуйста, это не последнее, – уговаривала Валентина.
Вика не стала больше ломаться, поблагодарила, взяла бутерброд и начала есть. Ах, каким вкусным был этот бутерброд из куска белого хлеба и кружочка чайной колбасы!
Валентина с сыном тоже ехали в Самару. У Вики отлегло от сердца: всё-таки она будет в городе не одна.