Виктория
Шрифт:
Вика осматривала раненого, присев на краешек кушетки, чувствуя себя, как на экзамене. Задавала вопросы, отмечая про себя, что Анна Ивановна кивает, как кивает учитель ученику, хорошо отвечающему урок.
– Подозрений на инфекции нет, – сказала Вика и поднялась с кушетки.
– Мне понравилось, как вы работаете. Это было профессионально, чётко, быстро. Вопросы грамотные, по делу, – похвалила Анна Ивановна.
– Спасибо.
– Завтра в вечернюю смену выходите, – кивнула Анна Ивановна. – Да, вот ещё… если вам некуда идти… вот мой
– Большое спасибо, Анна Ивановна! Я думаю, что обойдусь, воспользуюсь только в крайнем случае.
***
«Как много вокруг хороших людей! Или мне просто везёт?» – думала Вика, шагая от вокзала по улице Красноармейской. Торопиться было некуда, захотелось погулять по городу, привыкнуть к его новому виду.
Со странным щемящим чувством она смотрела на родной город, выглядевший теперь, как на ретрокартинках. С улиц исчезли светофоры, совсем не видно автомобилей… Нет этой надоевшей рекламы, только агитационные плакаты на стенах.
Вика задержалась перед плакатом с суровой женщиной в красной косынке, приложившей палец к губам. «Не болтай!» – предупреждала надпись.
Супермаркеты с роскошными световыми вывесками уступили место скромным булочным, молочным и овощным магазинам. Не было на месте громадного дома со звездой в стиле сталинский ампир.
Вика прошла Шихобаловскую богадельню, в которой находилась школа-интернат (в Викином времени это был приход и православная школа). Остановилась перед огромным доходным домом Челышева из красного кирпича, с балконами и эркерами, вмещавшем общежитие, множество квартир и конторы.
Было холодно, в воздухе вились редкие снежинки, ей стало зябко в короткой куртке. Такие курточки мама называла поперденчиками: короткие, что не прикрывают… ну понятно что.
Вика с интересом присматривалась к людям, спешившим по своим делам: женщинам в пальто с цигейковыми воротниками, в ватниках и платках; очень скромно, даже бедно одетым мужчинам.
Рядом с тротуаром притормозила машина, и из неё выпорхнула нарядная женщина в облегающем синем пальто, в кокетливой шляпке, из-под которой выбивались белокурые локоны. Мазнув по изумлённой Вике взглядом и обдав её ароматом дорогих духов, она процокала каблучками по тротуару и скрылась в старинном особняке Курлиной.
Перед особняком сияли чёрным лаком шикарные мерседесы с флажками на крыльях, а у дверей топтался милиционер, настороженно поглядывая на прохожих.
«Посольство Швеции», – вспомнила Вика.
Её внимание привлекла смятая серо-голубая бумажка, валявшаяся на тротуаре. Из любопытства она подняла её и развернула. Это была пятирублёвая купюра с парашютистом.
– Снова милостынька, – прошептала Вика. – Пятнадцать рублей, если с той десяткой.
Она не знала ценности денег. Сколько, например, стоит хлеб: пятьдесят копеек или пятьдесят рублей? И можно ли что-нибудь купить на пятнадцать рублей?
Хлебный магазин она заметила издалека, к нему змеилась длинная тёмная
– Простите, сколько стоит хлеб? – спросила она у старой женщины в очереди в пуховом платке и ватнике.
Старушка зорко глянула на Вику, но не удивилась:
– Вакуированная? Оно и видно… Пятнадцать рублёв, по одной буханке в руки дают. Без карточек… С первого числа карточки будут. А на рынке триста рублёв буханочка – есть не захочешь!
Пятнадцать рублей – ровно столько и есть. Она отстояла длинную очередь, получила маленькую буханку чёрного пахучего хлеба, спрятала её под куртку. Несла этот хлеб за пазухой как котёнка, как живое существо, чувствуя его сытный запах, от которого кружилась голова. И почему она раньше не ела ржаной хлеб?
Побродив по улицам, Вика замёрзла и решила вернуться в коммуналку к Валентине.
***
Дверь в общую квартиру была открыта. Она прошла по коридору, заставленному корзинами, тазами, лыжами и ненужным хламом, поскреблась в дверь Валиной комнаты.
– Заходи, – пригласила Валентина.
– А хозяйка не будет сердиться? – шёпотом спросила Вика.
– Я попросила за тебя, она разрешила недолго пожить, – успокоила Валя. – Небескорыстно, правда. У её сына глаза болят, она просила посмотреть.
– Конечно, без вопросов… – Она вытащила хлеб из-за пазухи и положила на стол. – Меня взяли на работу в санпропускник!
– Как хорошо! – всплеснула руками Валя.
– А знаешь, под чьим началом? Жуканиной Анны Ивановны. Я не сразу догадалась, что это она. – Вика разделась, потёрла озябшие руки.
– А ты её знаешь?
– Знаю заочно. Я читала статьи, как в войну она работала в эпидемстанции. Во многом благодаря Жуканиной не случилось эпидемий. И этот санпропускник на вокзале она организовала. Чудесная женщина, а ведь молодая совсем!
– О какой войне ты говоришь? – Тёмные брови Валентины поползли вверх.
– Об этой, – смутилась Вика, поняв, что забылась и ляпнула лишнего.
– А звучало, будто в прошедшем времени, – засомневалась Валя и вздохнула. – Это последствия контузии.
– Это я мечтаю, кончится же она когда-нибудь… Серёжка, чай будем пить?
– Будем! А можно мне конфету?
***
Пили чай с хлебом, намазанным прозрачным слоем масла, с печеньем и карамельками.
– Я так не хотела уезжать из Москвы, – призналась Валя, – из-за Серёжки пришлось. Слух кто-то пустил, что немцев видели в городе, может, просто слухи, я верить не хочу. Ты что-нибудь слышала?
– Нет, я ничего не помню. Расскажи…
– Шестнадцатого октября я собралась на работу. Я на заводе работаю в отделе контроля. Подхожу к метро, а там толпа людей, все в панике: метро закрыто, трамваи не ходят, автобусы тоже… Мы пешком с сослуживицей пошли. Приходим, а проходная закрыта, никого на территорию не пускают. Говорят, домой идите, не работает завод, вам всё сообщат.