Вина мнимая и настоящая. Как научиться жить в мире с собой
Шрифт:
C невротической виной дело обстоит сложнее. Переживания, описанные в примере про встречу с начальником, для кого-то будут не особенно важны и быстро забудутся. А кто-то, и таких людей много, особенно среди женщин, будет мучиться воспоминаниями долго. Многие из нас испытывают невротическую вину в самых безобидных ситуациях, иной раз изводя не только себя, но и окружающих.
Например, неуверенная в себе женщина, позвонив подруге и услышав неприветливый голос, начнет терзаться: а не обидела ли она ее чем-то в последнюю встречу? На самом деле ее подруга в момент звонка была просто занята каким-то делом, ей неудобно было говорить. Но наша героиня все равно переживает и тревожится, пытается восстановить в памяти детали последнего свидания, жестоко упрекая себя во всех неловких словах, неудачных шутках или даже в том, что не контролировала свой взгляд, а значит, наверняка «посмотрела не так». В конце концов, устав от сомнений и тревог, она перезванивает и просит прощения у ошарашенной подруги, вынуждая ее, в свою очередь, тревожиться и тратить силы на то, чтобы убедить ее в обратном: нет, она вовсе не обиделась, не на что было обижаться.
Некоторые люди, подверженные переживанию такой вины, могут полностью увязать в ощущении своей «плохости» и виновности, не всегда понимая, что их виновность – только защита от страха быть непринятым, от страха неодобрения.
Такие люди начинают просить прощения, оправдываться, а то и нападать, если чувствуют хоть малейшую угрозу критики. Если их уже критикуют, они воспринимают
Яркий пример такой невротической вины демонстрирует нам герой известного рассказа Чехова «Смерть чиновника»:
«В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола»… Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!!.. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
«Я его обрызгал! – подумал Червяков. – Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».
Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:
– Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно…
– Ничего, ничего…
– Ради бога, извините. Я ведь… я не желал!
– Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:
– Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы…
– Ах, полноте… Я уж забыл, а вы все о том же! – сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.
«Забыл, а у самого ехидство в глазах, – подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. – И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..» Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой», успокоилась.
– А все-таки ты сходи, извинись, – сказала она. – Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!
– То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то странно… Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.
На другой день Червяков надел новый вицмундир, подстригся и пошел к Бризжалову объяснить… Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.
– Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше-ство, – начал докладывать экзекутор, – я чихнул-с и… нечаянно обрызгал… Изв…
– Какие пустяки… Бог знает что! Вам что угодно? – обратился генерал к следующему просителю.
«Говорить не хочет! – подумал Червяков, бледнея. – Сердится, значит… Нет, этого нельзя так оставить… Я ему объясню…»
Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал:
– Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.
– Да вы просто смеетесь, милостисдарь! – сказал он, скрываясь за дверью.
«Какие же тут насмешки? – подумал Червяков. – Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Черт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!»
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять.
– Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, – забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, – не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет…
– Пошел вон!! – гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.
– Что-с? – спросил шепотом Червяков, млея от ужаса.
– Пошел вон!! – повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер» [17] .
17
Чехов А. П. Смерть чиновника // Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. соч.: в 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М.: Наука, 1974–1982. Т. 2. [Рассказы. Юморески], 1883–1884. М.: Наука, 1975. С. 164–166.
Мы видим человека, постоянно готового к обвинениям и упрекам, которые для него невыносимы. он ждет дурных последствий своего проступка или того, что ему показалось проступком. Он боится, что его признают виноватым. Если больше всего его страшит осуждение, гнев, возмездие, тогда он тревожится за свою безопасность. Если его приводит в ужас перспектива лишиться любви, тогда он ощущает тревогу отвержения (когда мы чувствуем себя нелюбимыми, ненужными, неполноценными) и одиночества. И он ощутит себя более защищенным, если найдет способ остаться «чистым» или «отмыться».
Самое главное, к чему стремится человек в этой ситуации, – освободиться от навязанной ему виновности или ответственности, даже если на самом деле их никто ему не приписывал.
Иногда это стремление выражается в униженном признании вины и просьбе о прощении, даже если от него этого не требуют. Иногда – в лихорадочном поиске способа исправить ситуацию, даже если в этом нет нужды. Иногда – в агрессивном отрицании своей причастности к ситуации, даже если никто не обвиняет.
Человек принимает за вину ощущение своей слабости, «плохости». Он переживает внутреннюю скованность, уязвимость, беспомощность. Наш герой словно прижат к стенке и прокручивает в голове варианты спасения от мифической угрозы, а затем нередко их осуществляет.
Впрочем, такая вина вполне может возникнуть в случае реального преступления. И если это так, тогда даже человек, сосредоточенный на самозащите, вполне может вместе с невротической виной переживать и подлинную.
Страхи «хороших девочек»
Некоторые люди бывают избирательно уязвимы – например, кто-то не переносит, когда его упрекают в опоздании, а кто-то очень расстраивается, если гость не оценил его кулинарные способности. Такая «избирательность» обыкновенно связана с тем, какие требования выдвигали им значимые взрослые в детстве и юности.
«Например, молодая 27-летняя женщина, очень душевный и тонко чувствующий человек, панически
Женщина признает, что это чувство возникает вне зависимости от того, обоснованы ли эти упреки. Или имеют ли упрекающие право на свои безапелляционные заявления: «Моя старшая сестра вообще никогда не была в моем доме, но ее убежденность в том, что я, конечно, не способна хорошо вести хозяйство, меня очень задевает. Хочется с ней спорить, убеждать ее в обратном».
При более подробном анализе выясняется, что женщина воспитывалась строгими родителями. Чтобы заслужить похвалу мамы и папы, она должна была быть «хорошей девочкой», а «хорошие девочки» – это те, которые хорошо учатся, хорошо делают домашние дела, всегда готовы помочь взрослым и так далее. При этом сестру, которая была старше ее на пять лет, родители воспитывали и контролировали с меньшим энтузиазмом. «Мне кажется, родители после моего рождения стали более строгими. Видимо, им казалось, что они запустили старшую дочь, на мне они решили исправить свои ошибки».
Девочка пыталась соответствовать ожиданиям взрослых, но получалось это, конечно, далеко не всегда, что послужило основой для базовой неуверенности в том, что такая, какая есть, она не ценна.
Когда девочка выросла, желание быть «хорошей дочкой» преобразовалось в желание быть «хорошей женой». Женщина словно не замечает, что ее мастерство в ведении домашнего хозяйства уже давно достигло верхней планки. «Я как будто не верю себе, – сокрушается она. – Не уверена в том, что могу правильно оценивать себя. Хотя объективно я же вижу, что многие мои подруги не тратят столько сил и времени, у них все намного проще, но они как-то не «заморачиваются». Даже когда меня хвалит муж, я думаю, что он просто непривередлив».
Такую невротическую вину невозможно «напоить» – даже искренние похвалы не убеждают таких людей либо успокаивают лишь ненадолго, до следующего всплеска неуверенности.
Но в одну из встреч женщина рассказала о другой вине, которая в корне отличалась от первой. Как-то раз она случайно выбросила очень дорогой для мужа предмет. Этот предмет не имел денежной ценности, но был связан с важным для него человеком. Огорчение мужа было так велико и так ее расстроило, что она почувствовала себя глубоко виноватой. Одновременно она была удивлена, что муж не упрекает ее в случившемся.
«Я вдруг поняла, что он любит меня такой, какая я есть, – призналась она. – И чувство вины было сильным, но как бы очищенным от страха… Я чувствовала [к мужу] сильную любовь. И странно, совсем не хотела от этой вины срочно освободиться. На самом деле я даже не думала о себе. Я хотела только его утешить, сделать для него что-то хорошее».
Мы видим, что две эти вины – совершенно разные. Во время работы с женщиной мы постепенно разделили, расставили по местам ее желание делать что-то доброе для другого и стремление быть любимой. Когда она поняла, что истинное чувство вины появляется, когда нанесен объективный ущерб, а большинство ее мучений касаются только неуверенности в своей ценности, – приступы тревоги и вины стали переноситься заметно легче, а наша работа стала более прицельной.
Как выяснилось, чувство вины было прикрытием для других проблем. Мы начали работу с ощущением самоценности – безусловной ценности собственного бытия, собственной жизни. Для того чтобы приобрести это чувство, женщине нужно было осознать, что для нее действительно важно в жизни, и научиться правильно оценивать свои поступки. А еще ей требовалось принять поддержку тех близких ей людей, которые любили эту женщину безусловно. Наша работа завершилась заметным прогрессом.
Смирение «половой тряпки»
Бывает и так, что человек признает вину, ощущая себя ничтожным и жалким, но не сопротивляется ей, а находит в этих ощущениях своеобразное удовольствие. Почему так происходит?
В проповеди-эссе иеромонаха Макария (Маркиша) выведен образ половой тряпки, которая лежит у входа в дом. Она получает удовольствие от того, что избавлена от необходимости самосовершенствоваться, от того, что вся ее духовная жизнь сведена к самоуничижению:
«Лежит у меня на пороге кельи половая тряпка. Я с ней в мире? Абсолютно. Я на нее гневаюсь? Никогда. Голос повышаю? Да ни в жизнь. И в голову ровно ничего на ее счет не беру. Пройду по ней, вытру ноги аккуратненько, пяткой расправлю, и весь с ней разговор. Она, может, и пискнет иной раз что-нибудь, тряпочка моя, о чем-то меня попросит, пожалуется, всплакнет, – а я ее каблуком приложу покрепче: пускай смиряется, это для нее как раз, лучшего не придумаешь. Такие вот у меня с ней прекрасные православные отношения.
Ну, бывает, конечно, что тряпка совсем потеряет вид, затаскается, уже и видеть ее противно, и посторонним людям стыдно об нее ноги вытирать. Тогда ладно, брошу ее в ведро, прополосну – и вот она у меня снова чистая. А если уж, так и быть, повешу ее просушить на южном солнышке да на морском ветерке – тут уже радость до небес и слезы счастья: «Подумать только, и мне, простой тряпке, – такая высокая честь…» Ну, подсохнет, и снова на место. А как обветшает – скажу: «Хорошая была тряпка, умерла на послушании!», швырну на помойку, а себе новую тряпку найду, и дело с концом» [18] .
18
Иеромонах Макарий. Половая тряпка. Проповедь в Неделю Православия [Электронный ресурс] // Священник отвечает: [сайт]. URL:(дата обращения: 10.05.2017).
Когда я принимаю свою жалкость, когда мне больше некуда падать, наступает определенность, и тревога уходит: мне уже не нужно ничего предпринимать, не нужно бороться за свое Я.
Раздавленный виновностью, или Чем недовольна мама: второй тип невротической вины
«В нашей культуре считается более благородным бояться Бога, чем бояться людей, или, на нерелигиозном языке, воздерживаться от чего-либо по велению совести, а не из страха быть пойманным, – писала известный психолог Карен Хорни [19] . – Многие мужчины, которые говорят о сохранении верности на основе велений совести, в действительности просто боятся своих жен. Вследствие высочайшей тревожности при неврозах невротик чаще, чем здоровый человек, склонен прикрывать свою тревожность чувством вины» [20] .
19
Карен Хорни (1885–1952) – американский психолог. Исследовала значение влияния окружающей социальной среды на формирование личности. Основу мотивации человека она усматривала в чувстве беспокойства, которое заставляет его стремиться к безопасности и в котором заключена потребность в самореализации. Некоторые ее работы: «Невротическая личность нашего времени» (1937), «Наши внутренние конфликты» (1945), «Невроз и рост личности» (1950).
20
Хорни К. Невротическая личность нашего времени [Электронный ресурс] // Самопознание и саморазвитие. Психологическая библиотека Киевского фонда содействия развитию психической культуры: [сайт]. URL:(дата обращения: 10.05.2017).