Винодел
Шрифт:
— Мы — это Шанталье. Я оставлю тебе в наследство замок, а не гараж, и значит, ты должен делать вино.
— А они, по-твоему, что делают?
— Не знаю и знать не хочу.
— Отец, наше вино очень плохо продается, замку нужен ремонт, нам надо меняться, чтобы выжить, почему ты не хочешь этого понять?
— Грегуар, нельзя меняться в угоду моде, нужно делать свое дело хорошо, и тогда люди это оценят.
— А если они оценят это нескоро?
— Это не имеет значения, мы должны делать свое дело, и будь что будет.
— Отлично: ты используешь девиз средневековых рыцарей, чтобы
— Абсурд — это то, что ты предлагаешь.
— Папа, но ведь можно попробовать с тем дальним виноградником.
— Я умру, тогда и будешь пробовать, хотя я и оттуда буду против, — и старый Шанталье проткнул небо указательным пальцем.
Моника, жена Грегуара, хотя и была итальянкой, страсти к вину не испытывала и разговоров об урожае и погоде не любила. Грегуар всегда наливал ей немного в бокал, но бокал почти всегда оставался нетронутым. Однажды Арсен дал внуку понюхать вино:
— Что чувствуешь?
— Ничего.
— Значит, еще рано.
— Что рано?
— Не пришло еще время.
В то утро, после дня рождения матери, Макс встал раньше всех. Мать никогда не убирала праздничный стол вечером. Только утром, такова была традиция в Италии: считалось, что любой гость, неожиданно проснувшийся посреди ночи, должен был найти на столе и еду, и вино. Под утро Макс проснулся от жажды и пошел в гостиную. Подойдя к столу, он почувствовал пряный вишневый аромат. Нос сам привел его к бокалу. Красная жидкость была наполнена живым трепетом незнакомых ароматов. Но главное, он чувствовал вишневое варенье. Он залпом выпил остатки из бокала, и тут же радостное огниво прожгло желудок и растворилось где-то внизу. Дальше Макс мало что помнил. Утром он обнаружил себя в очень странном состоянии. Простыня была мокрой и липкой, а счастье — абсолютным и всепоглощающим. Макс решил, что это вино…
Макс начал замечать взгляды девушек на себе и необычное томление, которое его и радовало, и угнетало. Он не знал, с кем поделиться мыслями, когда Грегуар, видевший, что сын не находит себе места, сам завел разговор:
— У тебя проблемы с девушками?
— В смысле?
— Сынок, это видно.
— Откуда ты знаешь?
— Я не знаю, я вижу.
— Как это видно?
— Макс.
— Да.
— Ты с кем-то встречаешься?
— Нет.
— Тебе никто не нравится или…
— Или.
— Ясно, тогда почитай Стэндаля, это лучшее, что написано о любви.
— Ты серьезно?
— Сынок, книга так и называется: «О Любви». Найдешь собрание сочинений Стэндаля в библиотеке, седьмой том.
— Ты даже том помнишь.
— Потом, если хочешь, поговорим с тобой, — Грегуар заговорщически подмигнул.
На двадцатилетие отец подарил Максу магнум «Шато Лафит 1982 года». Это был подарок, выходящий за рамки любой разумной экономии.
— Отец, это же безумие: зачем, ты тратишь такие деньги на вино? Я мог бы выпить и что-нибудь более демократичное.
— Нет, сынок, сегодня я посвящаю тебя в рыцари вина, и вино должно быть мистическим. Это наш с тобой мир, он наш, он небольшой, но особенный. В нашем мире свои боги и свои иконы. Мы никого насильно не посвящаем в нашу веру. Наши боги — это
— Да, отец, я тебя понимаю.
— Я хочу, чтобы ты выпил это вино один в своей комнате. Хорошо поешь и уединяйся. Завтра утром ты мне расскажешь, что ты почувствовал.
— Утром?
— Конечно, а ты полагаешь, что после такой бутылки ты будешь в состоянии мне что-то рассказать вечером?
— Зачем ты заставляешь ребенка пить столько вина? — вмешалась в разговор Моника.
— Он уже не ребенок, и с сегодняшнего дня он будет пить вино каждый день. Вино своих предков.
Макс сел в своей комнате. Взял бутылку в руки, в этой бутылке была своя магия: магнум — это больше чем бутылка, в нем вино созревает по-особенному, вдумчиво и на века. Макс открыл бутылку очень нежно, понюхал, но запаха почти не было. Отец рассказал ему, что вино должно подышать, ему тесно в бутылке. Но Максу, не терпелось, он захотел попробовать сразу. Налил себе треть бокала и тут же залпом выпил. Нетерпение и жадность узнать, что же там такое внутри, были сильнее его. Ничего необычного Макс не ощутил, послевкусие было слабым. Отец прав: нужно ждать, два часа, не меньше.
Прошло два часа. Макс еще раз поднес бокал к носу и от неожиданности чуть не выронил его из рук. Оттуда вырвался напор таких ароматов, что обоняние не сразу распознало их. Четких однозначных ароматов нос не обнаружил. Макс не мог признаться себе, что он явно чувствует черную смородину или вишню. Таких ароматов его нос не почувствовал, аромат вишни был в каком-то неявном тоне, был составной частью какого-то сложного ароматического союза. Все, что вырывалось из бокала, а ароматы именно вырывались оттуда, полностью смутило Макса. Он чувствовал запахи, знакомые ему, но не мог описать их. Это было очень странно.
Вишня была, но эта был аромат не свежей вишни, а вишневого варенья, даже не варенья, а пенки. Черная смородина еще скрывала свой аромат, но Макс чувствовал, что она где-то близко. Вино ударило в голову, тело стало невесомым, комната стала безграничной. Еще бокал, и вино стало сливочным, оно мягко растворялось во рту, исчезая незаметно, как теплый шоколад. Да, именно теплый шоколад — вот следующий аромат, который уловил Макс.
Следующий бокал дал другое вино. Оно стало очень насыщенным, концентрированным, ароматы притупились, и вино приобрело какое-то другое качество. Он и вино оказались в другом измерении. Что-то монументальное и важное вино хотело сказать ему. Оно стало гармоничным, идеально сбалансированным, оно проваливалось в горло, не смущая ни единый рецептор во рту. Все было приведено в идеальный баланс. Он больше не чувствовал ничего.
Утром отец поинтересовался, как прошла ночь:
— Ты сделал записи?
— Нет, я и так помню все свои ощущения.
— Ты уверен?
— Да.
— Ну что ж, значит, дед не зря приучал тебя к вину с пеленок.
— Что ты имеешь виду?
— Как только мать перестала кормить тебя грудью, старый Шанталье дал тебе несколько капель вина.
— В смысле он поил меня вином.
— Да, он налил их в бутылку для детских смесей.
— В детское питание?