Винодел
Шрифт:
— Мне отец рассказывал, он тоже учился у Жюно.
— И что?
— Студенты называли его Дионисом, как бога виноделия.
— Почему?
— Отец говорил, что студентки не давали ему прохода.
— А, все ясно.
— Что тебе ясно? Такие люди не отмечают студентов по списку.
— Ну и что?
— Он тебя знает.
— Этого не может быть, я его вижу впервые в жизни.
— А он тебя явно — не в первый раз.
— Шанталье, это просто несносно, вы не успели прийти в университет,
— Простите, профессор.
— За что я Вас должен простить?
— Не знаю, профессор.
— Плохо, знание — это сила, запомните это.
— Ты слышал? — спросила Анлор.
— Что слышал?
— Он явно знаком с твоей семьей.
— Да, очень странно.
— Может быть, и странно, но мне это уже нравится.
— Я ничего не понимаю, — растерянно мямлил Макс.
— Я же тебе говорю, он тебя знает, — и Анлор подмигнула той редкой женской манерой, которая наводит мужчин на перспективные размышления.
Вечером за столом Грегуар пытал Макса:
— Ну, как лекции?
— Нормально.
— И это все?
— Нет, профессор Жюно цеплялся ко мне всю лекцию.
— Ты что-то сделал не так?
— Да нет, я все записывал, что он говорил.
— Хорошо, я давно хотел тебя спросить, ты ведешь дневники дегустаций?
— Нет, пап, я и так все помню.
— Ты уверен, что тебе не нужны записи?
— Да, да, и потом сейчас это не важно.
— Это не важно, а что для тебя важно?
— Я встретил девушку.
— Где?
— В университете.
— На кого она учится?
— Пап, ну как на кого, — Макс не успел договорить, потому что в разговор встрял старый Арсен.
— Так, мало того, что внука послали учиться, так он еще и жену себе нашел в университете — хорошие дела, будет кому наследство передать.
— Дед, да какую жену? Мы только познакомились, я не собираюсь жениться.
— Хорошо, так ты нам не сказал, на кого она учится.
— Она в моей группе.
— Подожди, ты хочешь сказать, что женщина учится, как делать вино?
— Да.
— А родители у нее кто?
— Негоцианты.
— Ага, торгашей нам еще не хватало.
— Дед, я тебя не понимаю.
— Макс, сынок мой, ты хочешь сказать, что у вас учатся женщины?
— У нас учится много девушек.
— И они все хотят делать вино?
— Необязательно, они могут стать продавцами или критиками.
— Нет, этот мир явно спятил.
— Папа, мир меняется, это нормально, — тут в разговор встрял Грегуар.
— Женщина будет критиковать мое вино, и ты говоришь, что это нормально? Грегуар, да ты тоже не в себе.
— Папа, я прошу тебя.
— Ничего нормального тут нет, вино должны делать французы, и эти французы должны быть мужчинами, и продавать
— Папа, сейчас все по-другому.
— По-другому, что это значит, разве женщины перестали рожать детей?
— Нет, пап.
— Конечно, конечно, Арсен старый, ничего не понимает, ладно, сидите тут сами, я пошел в «Старый Бордо».
— Макс, ты не можешь запомнить все, тебе может показаться, что сейчас это возможно, пока ты молод и у тебя еще не так много информации в голове, но потом ты начнешь забывать свои ощущения, поэтому лучше их записывать.
— Пап, но я, правда, помню все, что я пил, от простого столового вина до великих урожаев.
— Наглец, как все Шанталье, — с радостью проговорил Арсен и захлопнул за собой дверь.
Когда Арсен ушел, Грегуар продолжил расспрашивать сына.
— Хорошо, а что написано на двери в нашей столовой, ты помнишь? — спросил отец.
— Песенка здоровья.
Макс помнил, она висела в столовой, кажется, всегда. Он знал ее наизусть, но даже не пытался вникнуть в смысл.
— Можешь воспроизвести? — спросил отец.
— Запросто:
Понедельник начни с бургундского красного. Вторник — бордо тебя ждет. В среду выпей сотерна сладкого И запей совиньоном в четверг. Пятница тебя луарским побалует. Для субботы возьми шатонеф. В воскресенье прими пузырьки шампанского, Чтоб бургундское в понедельник лучше вошло.— А почему она называется песенкой здоровья?
— Не знаю, я никогда не задумывался над этим.
— Вот в том-то и дело: мало помнить, нужно еще и уметь анализировать то, что ты помнишь. Ведь посмотри, она называется песенкой здоровья, ты понимаешь, не песенкой гуляк или песенкой пьяниц, а песенкой здоровья.
— Да, я об этом никогда не задумывался.
— А ведь ей больше ста лет, еще Арсен читал ее ребенком. Это мудрость нашего края, подумай над этим.
Макс сидел на лекции и думал о том, что ему сказал отец. Они, Шанталье, — виноделы, вся их жизнь — это лоза, все, о чем они говорят дома — это вино, они пьют его и размышляют о нем, и даже невинные стихи на старой двери в столовой, и те о вине. Где-то далеко отсюда бурлит Париж, там дальше — большие города и жизнь, в которой нет ничего из того, к чему привык Макс. Так чего же он хочет? Того мира, загадочного и манящего, или только своего знакомого и так ему интересного? Макс был в растерянности и не находил ответа.