Виноградники ночи
Шрифт:
— Англичане?
— Нет.
— Но что они хотели от тебя?
— Интересовались документами…
— Какими?
— Не надо тебе знать. Много знания, много печали.
Мина подошла к окну, приподняла занавеску.
— Что там?
— Ничего. Пусто и тихо… Послушай, — прошлась по комнате, снова села на постель. — Я никогда не просила тебя разъяснить твой образ жизни… Каждый имеет право на свободу. Но теперь это затронуло семью.
Ребекка взяла руку сестры, сжала в своей.
— Тебе нечего сказать?
— Я не хочу втянуть вас в опасную ситуацию.
— Похоже, ты уже втянула…
Ребекка откинулась на подушку, прикрыла глаза
— Они считают, что эти документы — у нас в доме.
— Вот как… Прекрасно! И какие же это документы?
— Они
— Так это русские! Погоди-погоди… Но ведь Христя…
Ребекка вскинулась:
— Ну, конечно! У меня от усталости помутился разум… Христя, господи, Христя!
И Христя, обхватившая руками непомерный живот, возникла на пороге. Ребекка приподнялась на локтях:
— Тебе что-нибудь известно о русских документах?
Христя молчала, уставясь в пол.
— Говори сейчас же! Или завтра ноги твоей в доме не будет! Откуда они у тебя?
Христя молчала.
— Ты ведь была близка к отцу Феодору? А его убили… Из-за этих проклятых документов? Да?
Лицо Христи налилось кровью. Из горла вырвался судорожный хрип.
— Думаешь, мой братец защитит тебя? Как бы не так! Нагуляла ребенка — и иди на все четыре стороны!
— Подожди, — сказала Мина, — не кричи…
И взяла Христю за руку.
— Послушай, Христя, ты подвергаешь опасности всех нас. И, прежде всего, саму себя. Ты не в таком состоянии… Ты должна подумать о своем будущем ребенке! Ты слышишь меня? Если документы и вправду у тебя, освободись от них, и как можно быстрее! Это опасно!
Христя подняла на Мину глаза, медленно и важно кивнула головой. Вышла из комнаты. Ребекка снова опустилась на подушку.
— Интересно, что у нее было с отцом Феодором? Впрочем, это уже не имеет значенья… Думаешь, ее проняло?
— Надеюсь… Сейчас мы, хотя бы, начали что-то понимать.
— Правда? Приятно слышать.
Помолчала.
— Хочу попросить тебя об одном одолжении.
— Каком?
— Пойди в соседний дом. Там на втором этаже живет постоялец… Посмотри, все ли в порядке.
— Уже поздно. И что я ему скажу?
— Не надо ничего никому говорить! Просто посмотри, все ли в порядке!
— Это странно. Но раз ты просишь…
— Очень прошу! Иди! И возвращайся поскорей.
На следующее утро, подойдя к ресторану, я увидел полицейскую машину, стоящую у тротуара. Возле меня лихо тормознул мотоцикл, и двое полицейских в кожаных куртках, с пистолетами за поясом и автоматами за спиной стремительно ворвались во двор. Поспешно вытащив из рюкзака пистолет, я воткнул его за пояс и встал возле ворот. Посетителей еще не было. Стенли стоял во дворе в шлепанцах и испачканной мукой рубашке и, задрав голову, смотрел вверх, на окна второго этажа. Послышался звон упавшей канистры, затем словно что-то обрушилось. «Вон он! Держи его!» — раздался крик. Из бокового, глядящего на соседний дом, окна, выглянул человек с длинным изможденным лицом. На голове — желтая полотняная шапка с козырьком. Оглядевшись, он вдруг прыгнул, уцепился за ветви раскидистого платана, еще мгновение — и сиганул вниз, исчез за кучей мусора по другую сторону забора.
Полицейские выбежали во двор, стремительно перемахнули через невысокий забор. Один побежал вокруг дома, другой — скрылся в его подъезде. С визгом тормозов подъехали еще две машины, и четверо полицейских с автоматами наперевес один за другим скрылись за настежь распахнутой дверью.
По Невиим, ни на секунду не останавливаясь, двигался поток машин, шли люди, слепило солнце. Я встал в тень возле куста, Стенли вернулся на кухню… Примерно через полчаса, когда в ресторане появились первые посетители, из подъезда соседнего дома вышла процессия и двинулась по улице: впереди шествовал полицейский. Он тяжело дышал, синяя рубашка была темна от пота. За ним, толкая перед собой супермаркетовскую коляску, груженную пустыми банками и бутылками, двигался тот, в желтой шапке; вослед, толкая такую же коляску, груженную двумя спортивными сумками и рюкзаком, нетвердо покачиваясь, однако же сохраняя направленье, шел старик в рваных джинсах; замыкала шествие женщина —
Из двери ресторана вышел Стенли — уже в робе с закрытым горлом и длинными рукавами, напоминающей то ли короткую сутану, то ли сталинский френч. В ней он колдует возле гриля, где поджаривается мясо. Подошел ко мне, постоял, глядя на улицу:
— Утром поступило предупреждение о террористе-смертнике. Поэтому они так быстро приехали.
— Его задержали?
— Да. Где-то в районе Шоафата [8] .
— А эти через несколько дней вернутся. Место хорошее, в центре…
8
Шоафат. Лагерь палестинских беженцев на севере Иерусалима.
Поджал губы; заложив руки за спину, прошаркал в зал.
Мина открыла тяжелую дубовую дверь — та поддалась не сразу, (бронзовая ручка в виде птичьего крыла была слишком мала для нее), — шагнула в переднюю, нащупала выключатель… Вспыхнул свет: узкая лестница, на площадке первого этажа — старое двустворчатое трюмо, почти перегородившее проход. В глубине его зеркала — входная дверь, маленькая полная фигурка, поджатые губы, съехавшая на бок шляпа… Может быть, не идти? Еще на подходе к дому заметила, что все окна второго этажа темны, только в окнах первого теплится свет. Но что делать? Придется разбудить! Вздохнула, заправила волосы под шляпу, протиснулась мимо трюмо; осторожно, стараясь не шуметь, стала подниматься по лестнице…
Вдруг что-то громыхнуло наверху, и мимо Мины, едва не сбив ее — в последнее мгновенье она успела вжаться в стену — промчался вниз низкорослый широкоплечий парень с лицом в темных подтеках. Это кровь… это кровь! — ахнула Мина, и сразу же внизу раздался грохот: ночной посетитель налетел на трюмо — оно рухнуло, заскользило по ступеням. Шатаясь, держась рукой за стену, оставляя на ней темные полосы, парень перепрыгнул через трюмо, лежавшее поперек лестницы, и — исчез.
Дверь квартиры первого этажа распахнулась. «Матка бозка, матка бозка!» — запричитала женщина в глубине квартиры; и вот уже выскочила на лестницу в подпоясанном кушаком длинном халате. Она стояла, переводя взгляд с Мины на разбитое трюмо, с трюмо — на Мину. «Зачем вы это сделали? — закричала она, — чем оно вам помешало?!» «Это не я!» «Так кто же?» «Кто-то выскочил из верхней квартиры! Он был весь в крови!» Несколько мгновений женщина молчала, глядя на Мину потухшим взглядом… осела на ступени лестницы, прикрыла лицо руками. «Как мне все надоело! Этот город, этот проклятый дом! — кричала она, путая польский с ивритом, раскачиваясь из стороны в сторону. — Я не хочу так больше, я не могу!.. Матка бозка, матка бозка!»
Мина стояла в нерешительности. Уйти или, все же, подняться наверх? Там тот человек, и ему может быть нужна помощь? Мина взошла по ступенькам, заглянула в комнату: горела под потолком тусклая лампа, стоящая поперек комнаты кровать; повсюду валялись какие-то листки, обрывки бумаги… Мина отпрянула и едва не споткнулась о раскрытый чемодан — он лежал на пороге. Бросилась вниз мимо продолжавшей причитать хозяйки трюмо; стараясь не наступать на зеркальные осколки, выбежала на улицу.
…Что же еще было там? Тяжелые плотные портьеры у входа. Теперь я понимаю — они должны были защищать от шума, доносившегося из коридора, когда возвращался домой пьяный валькин муж, и она вопила, что сдаст его милиции, сил ее больше нет! На следующее утро раздавался его озабоченный голос из кухни: «Валь, щи кончились!» И она бодро кричала в ответ: «Надо варить щи!»