Виноградники ночи
Шрифт:
— Да, мы уйдем, — проговорил он тихо, — но мы уйдем, чтобы вернуться… Мы оставим вас на съеденье арабам. И в конце концов вы запросите о помощи. Вы завопите о помощи! Но будет поздно… Они уничтожат ваше созданное на песке государство. И тогда вернемся мы, поскольку лишь мы одни умеем с ними ладить.
— И русские.
— Русские слишком ленивы, чтобы создать мировую державу. Американцы — слишком самоуверены. Но мы забрались чересчур высоко, а нас ждут наши маленькие дела… Нам нужна надежная связь с вашим руководством… Знаете ли, пока внизу дерутся, наверху
Марк не отвечал.
— А хамское поведение русских уже начинает раздражать… Вскоре они начнут путать и ваши планы. Советская разведка здесь совсем ни к чему. И если вы их э… немножко припугнете, мы не станем возражать…
— Уничтожить?
— Что вы! — Стилмаунт даже привстал с кресла, — просто прозрачно намекнуть, что не все сойдет им с рук. Способов хватает…
— Почему бы этого не сделать вам?
— Ну, все таки… — развел руками, вздохнул, — бывшие союзники… Нам не нужны неприятности на уровне государств.
Встал, одернул пиджак.
— Вы производите приятное впечатление. И надеюсь, доживете до тех времен, когда сможете в полной мере реализовать ваши способности…
Помолчал.
— Мы всегда будем готовы вам в этом помочь.
Повернулся, сделал шаг в направлении двери…
Она взяла меня под руку, и мы двинулись к Яффо. Она шла рядом легко и спокойно, словно мы ходили так вместе уже много лет. Шуршал дождь о купол зонта.
Дойдя до перекрестка, остановились.
— Посидим в кафе? — сказал я.
— Но здесь нет кафе.
— Я знаю одно. Возле автостанции.
— Хорошо. Пойдем.
Мы свернули направо, прошли мимо ярко освещенных дверей станции, где в этот час охранников было больше чем пассажиров, и вошли в кафе, расположившееся в глубине дома рядом со станцией. Я бывал здесь пару раз, и уже знал верткого хозяина в кипе, обрадованно вскинувшего голову при нашем появлении. Кафе было пусто, мы сели за столик у дальней стены и, сняв мокрые плащи, развесили их на спинках соседних стульев. Подошел хозяин. Мы заказали кофе и несколько печений. Как оказалось, у нас были разные вкусы — она пила крепчайший двойной эспрессо, я же пробавлялся кофе с молоком.
Достала сигареты, закурила, осторожно выпустила в сторону колечко дыма.
— Не знаю, можно ли здесь курить… Но сейчас ведь никого нет.
— Кроме нас.
Хрипловатый грудной смех.
— Тонкое замечанье.
Хозяин принес кофе. В молчании мы пригубили его.
— Совсем неплохо!
— Давайте, наконец, познакомимся! Вы…
— Влада, — проговорила она своим низким голосом и протянула мне через стол маленькую ладонь. Осторожно я сжал ее в своей.
— А я — Женя. Так вам нравится Кавафис?
— Слышала краем уха… Показалось интересным.
— Ожидания сбылись?
— Даже на знаю… Лектор такой зануда!
— Но он пишет хорошие стихи.
Посерьезнела, отпила из чашки, снова затянулась… Поплыл над нашими головами сизый дымок.
— Я читала его книжку. Тяжеловесно и учено. И все какие-то греки.
— О, да!
Быстро дотронулась
— Я вас чем-то огорчила?
— Нет… Просто жаль, что так все закончилось.
— Что — все?
— Очередная детская игра… в слова. Но бывают слова, ставшие стихотворением… А оно уже обладает каким-то магическим действием! Правда, случается такое очень редко.
— К сожалению, вы правы. И что же?
— Одно из таких стихотворений написал Кавафис, и отныне оно отбрасывает свет на всю его жизнь, переиначивая, возвышая ее… И вот, приезжают мальчики на это побережье, вдыхают соленоватый горький воздух, читают Кавафиса…
— И начинают ему подражать?
— Не то, чтобы подражать… Им кажется, что он вручил им некую путеводную нить, придал смысл их пребыванию здесь. И они воображают себя александрийцами, и Средиземноморье становится их домом, и начинают они писать по-русски и как бы уже не по-русски стихи и велеречивую византийскую прозу, тяжеловесные как свитки александрийской библиотеки. А потом один из них умирает.
— Вы имеете в виду…
— Да-да, именно.
Сизый дымок сложился в колечко, истончился, исчез.
— Вы были знакомы?
— Встречались иногда. Я его поругивал в местной прессе. Мне претили его снобизм и всезнайство. Наверно, я был неправ. У него в доме на стене висело то самое стихотворение Кавафиса.
— Покидает бог Антония?
— Да. Он жил одной идеей. И сгорел… Вдруг оглядываешься и видишь вокруг пустоту. И чувствуешь, как постарел. И пустым кажется все, чем жил раньше. И начинаешь понимать, что писал-то, оказывается, вот для этого человека, ради него… А теперь его нет.
— А с этим, вторым, вы знакомы?
— Шапочно. С тем они, вроде, дружили. Если есть такое явленье, как дружба литераторов. Понимаете, совсем необязательно дружить или встречаться, чтобы делать общее дело. Мы даже на расстоянии чувствовали друг друга. А общались с помощью статей, в которых скрытый обычной журналистской шелухой, шел разговор, явный лишь нам…
— Тайное общество!
— Ага… И я в роли Балтазара [12] .
— А кто такой Балтазар?
12
Балтазар. Один из главных героев романа Лоренса Даррела «Александрийский квартет». Главный герой романа Даррела — сама Александрия.
— Да, так… Это уже никому не интересно.
— И вы… продолжаете писать статьи?
— Нет. Я ушел из газеты.
Допила кофе; резкий стук чашки о стол.
— Я читала ваши материалы.
— И что же?
— Хорошо!
— Я вижу, вы всерьез интересуетесь литературой.
— Я пишу стихи.
— А…
Снова этот прокуренный хриплый смех.
— Забавно, правда? Женщина, пишущая стихи?
— Это не забавно. Это грустно.
Задумчиво качнула головой.
— Но ведь бывают исключения…