Виновата ложь
Шрифт:
— Разве ты была в Новом Клермонте и видела все это?
— Я тогда бывала там и сейчас иногда захожу. Тебе кажется, что мы решили все проблемы, Кади, но мне кажется, это было…
— Мы здесь, — настаиваю я. — Без этого пожара нас бы здесь не было. К этому я и веду.
— Ладно.
— У дедушки было столько власти… А теперь ее нет. Мы изменили зло, которое видели в мире.
Теперь я понимаю то, что мне было не ясно раньше. Я не зря ем свой хлеб, Лжецы прекрасны, Каддлдаун прекрасен. Неважно, что
— Дедушке не хватает власти только потому, что он сбрендил, — говорит Миррен. — Если бы он мог, то и дальше продолжал бы всех мучить.
— Я не согласен, — возражает Гат. — По мне, Новый Клермонт — это наказание.
— Что? — недоумевает она.
— Самобичевание. Он построил себе дом, который домом не является. Гаррис намеренно лишил его комфорта.
— С чего бы он стал это делать? — интересуюсь я.
— Почему ты раздала все свои вещи? — спрашивает Гат.
Он смотрит на меня. Они все смотрят на меня.
— Я щедрая. Хотела сделать что-то доброе для этого мира.
Дальше следует странная тишина.
— Ненавижу беспорядок, — говорю я.
Никто не смеется. Не знаю, как разговор перекинулся на меня.
Долгое время никто из Лжецов не говорит ни слова. Затем Джонни решает нарушить молчание:
— Не дави на нее, Гат.
— Я рад, что ты вспомнила про пожар, Каденс, — говорит Гат.
— Да, частично, — улыбаюсь я.
Миррен говорит, что плохо себя чувствует, и возвращается в постель.
Мы с мальчиками лежим на кухонном полу и пялимся в потолок еще долгое время, пока я, с долей неловкости, не понимаю, что оба уснули.
73
Я нахожу маму на крыльце Уиндемира, с ретриверами. Она вяжет шарф из голубой шерсти.
— Ты все время проводишь в Каддлдауне, — жалуется она. — Это плохо. Кэрри вчера заходила туда, что-то искала, и сказала, что там жуткая грязь. Что ты там делала?
— Ничего. Прости за беспорядок.
— Если там и вправду так грязно, можно попросить Джинни прибраться. Ты ведь знаешь? Это несправедливо по отношению к ней. А у Бесс будет припадок, если она увидит свой дом в таком состоянии.
Я не хочу, чтобы кто-нибудь заходил в Каддлдаун. Пусть он будет только для нас.
— Не волнуйся. — Я сажусь и глажу Боша по мягкой желтой головке. — Мам, слушай…
— Да?
— Почему ты попросила всех не говорить со мной о пожаре?
Она откладывает пряжу и молча смотрит на меня.
— Ты вспомнила о пожаре?
— Вчера ко мне вернулись воспоминания. Не все, только некоторые. Я помню, как это случилось. Помню, как вы ссорились. Как все уехали с острова. Помню, что я была здесь с Гатом,
— Что-нибудь еще?
— Я помню небо. В языках пламени. Запах дыма.
Если мама думает, что это каким-то образом имеет отношение ко мне, она никогда, никогда не спросит об этом. Я точно знаю.
Она не хочет знать.
Я изменила курс ее жизни. Я изменила судьбу семьи. Я и Лжецы.
Это был ужасный поступок. Возможно. Но мы хоть что-то сделали. Я не сидела на месте и не жаловалась. Я сильнее, чем мама может себе представить. Я согрешила против нее, но и помогла ей.
Она гладит меня по голове. Сюси-пуси. Я отодвигаюсь.
— Это все? — спрашивает она.
— Почему никто не говорит со мной об этом? — повторяю я.
— Из-за твоих… из-за… — Мамочка замолкает, пытаясь найти нужные слова. — Из-за твоих болей.
— Из-за того, что у меня мигрень и я не могу вспомнить свой несчастный случай, не справлюсь с мыслью, что Клермонт сгорел?
— Врачи посоветовали не усугублять твой стресс, — отвечает она. — Они сказали, что пожар мог вызвать головные боли, из-за дыма или… или страха, — неубедительно заканчивает мамочка.
— Я уже не ребенок. Мне можно доверить основную информацию о нашей семье. Все лето я упорно пыталась вспомнить свой несчастный случай или то, что случилось перед ним. Почему нельзя было просто рассказать мне, мам?
— Я рассказывала. Два года назад. Повторяла снова и снова, но на следующий день ты всегда забывала. И когда я поговорила с доктором, он сказал, что лучше мне прекратить расстраивать тебя, что я не должна давить.
— Ты живешь со мной! — кричу я. — У тебя нет веры в собственные суждения, зато ты можешь поверить доктору, который едва меня знает?!
— Он — специалист.
— С чего ты взяла, что мне нужно, чтобы вся моя большая семья хранила от меня тайны, — даже близняшки, даже Уилл и Тафт, ради всего святого! — а не узнать, что произошло? С чего ты взяла, что я настолько хрупкая, что мне лучше не знать даже простых фактов?
— Для меня ты настолько хрупкая, — отвечает мамочка. — И если быть честной, я не знала, как справиться с твоей реакцией.
— Ты даже представить не можешь, как это обидно.
— Я люблю тебя.
Я больше не могу смотреть на ее лицо, в нем столько жалости и самооправдания.
74
Когда я открываю дверь, то обнаруживаю у себя в комнате Миррен. Она сидит за моим столом, положив руку на мой ноутбук.
— Я хотела спросить, можно ли почитать те письма, что ты послала мне в прошлом году. Они остались в компе?
— Да.
— Я их так и не прочитала. В начале лета, когда ты спрашивала, я солгала, я их даже не открывала.