Виноватых бьют

Кубрин Сергей

– А почему ты сам без шапки?

Не нашёл оправданий. Замялся, застопорился.

– Дома забыл.

– Ничего ты не забыл, – упрекала дочка, – не забыл. Ты специально так ходишь. Я тоже буду как ты, да?

Он покачал головой.

– Можно я у тебя останусь?

– Мама не разрешит, – сказал Жарков.

– Мы попросим. Я попрошу, – обозначила, словно её маленькое детское слово весило куда больше его мужского, отцовского, определяющего.

– Не знаю, – пожал плечами, – не знаю, – повторил.

– Ты

просто сам не хочешь, я поняла, – и впрямь поняла дочка.

Не пытался оправдаться. Так бывает: лучше признаться в содеянном, чем вконец запутаться и облажаться.

– Понимаешь… – начал опять.

Она всё понимала. Отвернулась, набросила капюшон: я тебя не слышу.

– Ладно, – сдалась, – не объясняй. Когда-нибудь всё изменится.

– Так будет не всегда, – подтвердил Жарков.

Тропинка, скованная старыми серыми хрущёвками, вела к дому. Молчали, и снег уже падал не так настойчиво. Он зависал в воздухе и не думал больше ласкать их живые лица.

Ну да, изменил. А кто из мужиков – не: ни разу, ни хоть чуть-чуть.

Долг перед женой погасил быстро. Нашёл возможность, силы и время. Старел скоро, горел медленно, так себе наслаждение. Радуйся мелочам, как говорится. Он и радовался, и старался. Но всё равно случилось: сходил раз, второй, и понеслось. Понравилось, задышал иначе, мужиком себя почувствовал.

Не молодая, не особо красивая. Обычная, просто другая.

Он обещал:

– Такого больше не повторится.

Звучало некрасиво и пошло, как будто получил двойку, разбил окно в туалете, нагрубил учителю.

– Такое уже повторялось, Жарков, – наступала жена.

Виновато ходил за ней, пытался сквозь нежность добиться очередного шанса.

– Я по-хорошему прошу.

Жарков ненавидел женские слёзы и всякий раз их сторонился: лишь бы не слышать, не видеть, не сознавать собственную вину.

– Лиза! Ну, ты-то хоть скажи! – просил он.

– Отстань от ребёнка! – кричала. – Отойди.

Лиза думала: поругаются и прекратят.

Поругались. Не прекратили.

Всё-таки признался, раскаялся. И теперь для полного счастья осталось получить лишь справедливое наказание.

Пришлось.

Он снял квартиру. Хозяйка – приятная, но надоедливая старушечка, – жила этажом выше, и поначалу приходила каждый вечер проверить: всё ли в порядке, не буянит ли новый постоялец. Сдался и показал удостоверение.

– Майор полиции, – прочитала бабуля, – старший оперуполномоченный…

– Уголовного розыска, – договорил Жарков и громко хлопнул корочкой перед её острым носом, – ходить ко мне не надо, – обозначил чётко, – иначе съеду.

Квартирка – так себе, желающих мало.

Согласилась и больше не приходила. Редкий раз только, когда что-нибудь случалось – такое,

в чём разобраться мог только сотрудник полиции, точнее, один лишь Жарков, точнее, каждый мог разобраться, потому что ничего уж такого не происходило.

– Георгий, – постучалась, – здравствуйте, Георгий, – повторила, когда Жарков открыл дверь. Стоял он в одних труселях и майке. Уже возрастная, но всё-таки женщина стеснительно отвернулась. Говорить в таком положении было не очень-то удобно. Уставилась, опустила голову.

– Я хотела…

Жарков с места не двинулся. Подумаешь, в трусах… Не голый же.

– Я тут шла, – изливалась женщина, – и увидела пакет. Мы не взорвёмся?

– Не взорвёмся, – ответил Гоша.

– Не взорвёмся? – повторила хозяйка, будто хотела на самом деле, чтобы всё тут взлетело и закончилось нахрен.

Пришлось смотреть. Прыгнул в тапочки, прошлёпал, обнаружил набитую майку из «Магнита» или «Пятерочки».

– Обычный мусор, – определил Жарков, – соседи выставили.

– Мусор? – повторила бессовестно бабуля.

Звучит как оскорбление, – подумал, – и подтвердил:

– Мусор.

Приходила ещё, стучалась долго. Открывал нехотя, никого не ждал.

Любовницу к себе не звал. У неё самой как бы обязательства.

Одному – тяжело, но терпимо. С работы возвращался не спеша: некуда было возвращаться.

Тогда он зашёл в «Красное-Белое» за полторашечкой местного разливного. Успеть до одиннадцати – и налакаться, чтобы быстрее заснуть. Очереди нет, лишь два курсанта с тележкой, суточный увал.

– А это, наверное, офицер, – заметил пьяный бездельник, примостившийся у кассовой ленты.

– Ещё пачку Винстона, – попросил Жарков.

Вышел, снял плёнку.

– Дай сигареточку, – попросил мужик, – дашь?

Протянул, щёлкнул зажигалкой.

– Знаешь анекдот про двух проституток, которые стоят на минном поле и читают табличку с надписью: «Мин нет». Знаешь, а?

– Не знаю, – ответил Жарков и пошёл.

– Ну, я угадал? – крикнул забулдыга. – Офицер?

Жарков не ответил. Только подумал, что никогда не хотел быть никаким офицером. Кем угодно, только не. А потом что-то случилось. И непонятно, что и почему.

– Угадал, – кричал вслед мужик, – угадал!

Проводил до самого подъезда. Жарков недобро взглянул, мужик отступил, закрылась тяжёлая металлическая дверь.

У него опять кончились таблетки. Новая партия придёт только в понедельник. Раз в месяц Тайх доставал ему по два блистера с капсулами. По одной перед сном, или когда прижмёт. Прижимало – часто; терпел.

Пил из горла. Жадно опустошил бутылку на треть. Хлюпнул ещё, закрепил пройденное. Всё по распорядку, настоящий армейский режим. Сейчас примет душ и, может быть, отрубится.