Виргинцы (книга 2)

Теккерей Уильям Мейкпис

– Да здравствует сэр Майлз! Пожалуйте мне полпенни, миледи!

Однако предположим, что торговка на базарной площади, завидев экипаж сэра Майлза, спрячет своего жирного гуся, боясь, как бы миледи, заприметив птицу, не забрала ее за полцены. Предположим, что ни единый медяк ни разу не был брошен из окна королевской кареты. Предположим, что сэр Майлз потчует своих арендаторов заведомо разбавленным пивом, а своих бедняков на редкость жидкой похлебкой. Может ведь статься, что таков нрав нашего благородного старого английского джентльмена. В Англии наберется немало благородных господ и дам такого сорта; они благодетельствуют беднякам, не оказывая им, по сути дела, никакой помощи; в церкви они возглашают "аминь" громче, нежели псаломщик; они так набожны

и благочестивы, что исполняют все обряды и неуклонно следуют всем предписаниям этикета старого английского дворянства; короче, они приобретают добродетель по дешевке, да еще ставят себе это в заслугу. Бедняга Гарри в своей беде обратился за помощью к родственникам. Ее тетка послала ему благочестивый трактат и свое благословение. Его дядюшка отлучился из города по делам и потому, само собой разумеется, должен был оставить его просьбу без внимания. Вы думаете, что такие вещи не случаются на каждом шагу в повседневной жизни нашего уважаемого общества? Допустим, что лорд и леди Макбет, задумав убийство и совершив его, а затем сойдясь вместе, ощущают некоторую неловкость. Но когда лорд и леди Скупе держат совет в своей спальне - протянуть ли им руку помощи незадачливому племяннику, и решают этого не делать, а затем сходят вниз на семейное молебствие, смотрят в глаза своим детям и домочадцам, толкуют перед ними о добродетели и, наконец, остаются наедине, - что, как вы полагаете, должны они думать друг о друге и о своем бедном родственнике, попавшем в компанию воров и напрасно взывающем о помощи? Как удается им хранить этот вид незапятнанной добродетели? Как решаются они смотреть друг другу в глаза?

Как решаются? Вы думаете, они понимают, что поступили дурно? Вы думаете, господина Скупса мучит мысль о тех, кто напрасно взывал к нему о помощи, или о голодных, которые ни с чем ушли от его порога? Как бы не так. Он горит негодованием оттого, что этот повеса оказался таким дураком, а то, что сам он оказался скрягой, ни в коей мере его не смущает. Ну посудите сами! Молодой человек, обладая такими возможностями, бросает их на ветер! Целое состояние проматывается с шулерами и всяким сбродом! Чудовищно, чудовищно! Пусть недостойное поведение этого несчастного и тяжкие последствия его безумного расточительства послужат тебе предостережением, дитя мое! По законам великой и незыблемой религии фарисеев нам открывается превосходная возможность для высоконравственной проповеди и возвеличения добродетели.

– И подумать только, как мы обманулись в нем!
– восклицает леди Уорингтон.

– Печально, очень печально, моя дорогая!
– подтверждает сэр Майлз, покачивая головой.

– Трудно вообразить себе, чтобы в одном молодом существе могло вмещаться столько пороков!
– продолжает восклицать леди Уорингтон.
– Карты, пари, пирушки в кабаках, непомерные траты, верховые лошади и выезды, и все это в компании богатых повес одного с ним пола и, страшно сказать, - самых безнравственных особ нашего пола.

– Ш-ш-ш, леди Уорингтон!
– останавливает ее супруг, искоса поглядывая на безупречно добродетельных Дору и Флору, залившихся румянцем и опустивших глазки при упоминании об этих гадких особах.

– Я нисколько не удивляюсь тому, что мои бедные девочки не знают, куда глаза девать, - продолжает маменька.
– Ах, мои дорогие, как бы я хотела, чтобы вы даже не подозревали о том, что на свете существуют такие твари!

– Однако же достаточно им побывать в опере или в парке, чтобы эти твари попались им на глаза, - говорит сэр Майлз.

– И подумать только, что мы приняли этого змееныша в лоно нашей семьи! И даже оставляли его в обществе нашего драгоценного невинного агнца! продолжает маменька, указуя на Майлза-младшего.

– О каком это змееныше вы говорите?
– вопрошает сей юнец.
– То вы говорили, что кузен Гарри дурной человек: потом он стал хороший. А теперь он опять дурной. Так какой же он, сэр Майлз?

– У него есть недостатки, как у всех нас, Майли, мой мальчик. Твой кузен вел себя беспутно, и

это должно послужить тебе уроком.

– А разве мой старший брат, тот, что умер... мой гадкий брат, - разве он не вел себя беспутно? Он не был добр ко мне, когда я был маленьким. Ни разу не дал мне ни единой монетки, ни единой игрушки и не ездил со мной верхом и не... Почему вы плачете, маменька? Я ведь очень хорошо помню, как вы вечно бранились с Хью...

– Замолчите, сэр!
– в один голос восклицают папа и дочки.
– Разве вы не знаете, что не должны никогда упоминать это имя!

– Я знаю только, что люблю Гарри и никогда не любил Хью, - заявляет упрямый маленький бунтовщик.
– И если кузен Гарри в тюрьме, я отдам ему свою монетку в полгинеи, которую подарил мне мой крестный, да я отдам ему все, что у меня есть... да, все, ну разве что... разве что оставлю себе мою маленькую лошадку... и мою шитую серебром жилетку... и моих Снежка и Сластену... и... Ну да, и еще заварной крем, когда он будет на сладкое. Последнее было добавлено после небольшой подсказки со стороны сестрицы Доры.
– Немножко я с ним поделюсь, - помолчав, решает Майлз.

– Перестань болтать, малыш, и займись своим делам, - говорит папа, которого все это забавляет. Сэра Майлза Уорннгтона нельзя упрекнуть в недостатке юмора.

– Кто бы мог подумать, что он станет так повесничать?
– продолжает маменька.

– Как сказать. Молодость - это пора увлечений, моя дорогая.

– А мы-то как обманулись в нем!
– вздыхают дочки.

– И даже позволяли целовать себя!
– подшучивает папенька.

– Сэр Майлз Уорингтон! Я не терплю таких вульгарных шуток!
– заявляет величественная матрона.

– За которой из вас он вчера больше волочился, девочки?
– не унимается папаша.

– Еще чего выдумаете! Я все время твердила ему, что обручена с моим дорогим Томом... Да, твердила... Дора, будь добра, объясни, почему ты фыркаешь?
– вопрошает красивая дочка.

– Ну, Дора, надо отдать ей справедливость, делала то же самое, говорит папенька.

– Только потому, что Флора временами была рада забыть, что она обручена с ее дорогим Томом, - замечает сестрица.

– Никогда, никогда! И в мыслях у меня не было порывать с Томом! Это гадко так говорить, Дора! Это ты всегда насмехалась над ним и завидовала мне, потому что я... потому что джентльменам кажется, что я недурна собой, и они отдают мне предпочтение перед некоторыми другими особами, невзирая на их ученость и остроумие!
– воскликнула Флора, поглядывая через плечо в зеркало.

– Почему ты вечно смотришься в зеркало, сестрица?
– вопрошает бесхитростный сэр Майлз-младший.
– Что, ты своего лица не знаешь, что ли?

– Некоторые особы смотрятся в зеркало ничуть не реже, дитя мое, хотя и не имеют столь же веских к тому оснований, - галантно замечает папенька.

– Благодарю вас, сэр Майлз, вы, должно быть, намекаете на меня, восклицает Дора.
– Небу было угодно наградить меня таким лицом, какое у меня есть, и получила я его от моих маменьки и папеньки. Не моя вина, если я больше пошла в папенькину родню. Если у меня скромная внешность, то, по крайней мере, в голове есть кое-какие мозги. Подумать только, чтобы я стала завидовать Флоре оттого, что этот бедняга Том Клейпул обратил на нее внимание! Эдак, пожалуй, можно гордиться, поймав в свои сети какого-нибудь деревенского парня!

– Может, ты скажешь, что твой мистер Гарри из Виргинии много умнее Тома Клейпула? А ты бы бросилась ему на шею, помани он тебя пальцем!
– восклицает Флора.

– А вы бы не бросились, мисс? И живо выставили бы своего Тома Клейпула за дверь!
– восклицает Дора.
– Вот уж нет!

– Вот уж да!

– Вот уж нет!
– И опять все сначала. Сестры фехтуют, ловко нанося и отбивая яростные удары.

– О дети, как можно! Вы должны жить в мире и согласии!
– восклицает добродетельная маменька, откладывая в сторону вышивание.
– Какой пример подаете вы этому невинному агнцу.